Баязет

о задвинули на запасные пути, и машинист ждал, когда начальник спустит все казенные деньги, чтобы ехать дальше с чистой совестью. Второй игрок, величавый господин с отменными манерами, показался Клюгенау знакомым еще по Игдыру, где он, кажется, заведовал казначейством. Третий - грузинский кнчзь, одетый по последней тифлисской моде, а именно:

одна штанина в сапоге, а другая, в сапог не вправленная, болталась поверх голенища.

Клюгенау встал и подошел к игрокам:

- Разрешите поставить, господа? Я не так уж богат и поставлю только единожды...

В азарте игры ему разрешили. Денег на столе лежало много.

Может, на тысячу. А может, и больше. Жалкий червонец барона затерялся в шурум-буруме ассигнаций и кредиток.

Пошел банк. Me шли ловко.

- Дама червь!

Клюгенау открыл свою карту:

- Я выиграл, господа...

Он сгреб выигрыш со стола, рассовал деньги по карманам.

Игроки сменили колоду. Новая груда денег выросла перед ними.

Как видно, для этих господ потеря одного куша была не очень ощутимой. Их руки уже хорошо погрелись над буйным пламенем этой священной войны, которую вела Россия.

Начальник поезда пожалел отпускать барона:

- Теперь вы можете ставить. Эк вас, милейший, раздуло!

- Благодарю за любезность, - вежливо ответил Клюгенау. - Но судьба привыкла баловать меня лишь единожды.

На улице барон долго торговался с извозчиком, который запрашивал до Каджорских дач не меньше десяти с полтиной. Сговорились, однако, на восьми рублях и поехали. Поставив меж колен шашку, Клюгенау катил по шумным улицам, раскланиваясь с дамами и козыряя офицерам. Маленькие ручки барона любовно обнимали эфес. Очки при тряске часто слетали с пуговки носа, и Федор Петрович придерживал их.

Дважды велел остановить лошадей. Первый раз перед домом военного губернатора, где подал прошение на высочайшее имя об отставке "по домашним обстоятельствам, кои складываются столь неудобно, что могут нанести ущерб по службе".

- Ваш реверс? - спросил чиновник. - Где он?

- Пожалуйста, - ответил Клюгенау и тут же, присев к столу, набросал подписку в том, что он. "податель сего, обязуется и впредь о казенном содержании нигде более не испрашивать, изыскивая средства к своему пропитанию собственными путями".

Второй раз он остановил коляску возле городского управления, где подписал контракт на строительство мещанских бань и заливку одной из улиц "иудейской мастикой". Асфальт еще только входил в моду, и работа обещала быть занятной, суля немалые заработки.

- А теперь, - сказал Клюгенау, снова садясь в коляску, - вези прямо на Каджоры, у духанов не задерживайся.

Вскоре открылись и Каджоры - неудачный венец наместничества князя Барятинского, мечтавшего раскинуть на этих холмах роскошную прохладу нового Петергофа. Клюгенау велел везти себя на дачу де Монкаля, где сначала размещался приют благородных девиц, а ныне обосновался известный вертеп.

- Тпррр-у! - натянул ямщик вожжи, останавливая коляску под красными фонарями дома терпимости.