Баязет

, и теперь все зависело от порывов ветра.

- Ну, что там? - спросил Штоквиц у есаула. - Казаки готовы идти?

- Пойдут, как стемнеет, - ответил Ватнин.

- Дойдут ли? - засомневался Некрасов.

- Дойдут, - уверил его есаул. - Егорыч, слышь-ка, даже рубль у меня взаймы взял. Говорит, выпить хочу, как на Игдыр выберусь...

Я дал ему, пущай чихирнет с голодухи!

Вечер в этот день, благодаря пасмурному небу, наступил раньше обычного, и с первой же темнотой все людские желания, все помыслы о воде и спасении жизни вдруг стали проявляться еще острее, еще откровеннее. Казематы были наполнены тяжким горячечным бредом больных солдат, бормотавших о воде, грезящих о воде.

- Ночью сбросите со стены палых лошадей, - приказал Штоквиц. Оттолкните их подальше, чтобы поменьше заразы.

"В темные ночи, - сохранился такой рассказ, - это было просто, но с наступлением лунных, когда всякая возня вызывала губительный огонь, приходилось выжидать удобного случая в течение двухтрех дней. Солдаты, несмотря на строгие запрещения, подползали к начинавшей уже гнить лошади, чтобы либо отрезать кусок мяса, или, распоров лошадиное брюхо, утолить жажду, высосав из их кишок остатки сохранившейся влаги... Привычные к запаху падали, пропитавшему воздух, которым они дышали, и воды, которую они пили, они и в мясе разлагавшихся животных не могли найти что-либо отталкивающее..."

Карабанов как-то поймал за этим занятием своего денщика Тяпаева и, оттащив его за шиворот от падали, не знал, что делать с ним дальше избить или пожалеть.

- Как ты можешь? - брезгливо спросил он солдата.

Тот стоял перед ним, покорный и тихий.

- Ты тоже можешь, - ответил он офицеру. - А почему не делаешь так? Помирать не надо...

Егорыч перед уходом из крепости зашел к Карабанову попрощаться, аккуратно - двумя пальцами - положил перед поручиком кольцо с дорогим камнем.

- - Дениска-то, - пояснил он, - мне его поручил беречь. А оно ведь ваше, я помню. Возьмите себе...

Карабанов вспомнил темную дорогу и быстрый бег коня, как он сорвал с пальца это кольцо в обмен на лошадь, и Аглаю вспомнил, ее дыхание в потемках коляски, ощутил вкус ее губ на своих губах.

- Не надо, Егорыч, - ответил он, - возьми себе. Будешь жив, так подари его бабе своей: она обалдеет от такого подарка. Ведь, наверное, не дарил ты своей жене ничего?

- А, куды-ы ей... Я, бывалоча, и последнюю юбку-то у нее отберу да прогуляю. Не видала она от меня никаких подарков.

Зато и я от нее, кроме ругни да бою ухватного, ничего не видывал.

- Вот и подари ей, - сказал Карабанов. - И не будет потом ни "ругни, ни боя ухватного"... А сейчас прощай, брат. Прости, коли обидел. Служба есть служба, да с такими-то, как вы, без обид не обойдешься. Ты высмотрел, как лучше пройти тебе?..

Да, хорошо высмотрел Егорыч: еще с вечера заметил, что около роты турок спустилось к Зангезуру, и он эту дорогу для себя сразу отбросил - другим путем повел охотников. Таясь пикетов, прошмыгнули казаки мимо реки, по-пластунски