Баязет

е реки, пузом кверху, и Дениска сплюнул:

- Накидали тут... и своих и наших!

- Ходить надо, - сказал Хаджи-Джамал-бек, и они тронулись дальше.

В одном из кривых переулков им встретился курд на лошади, везущий куда-то перекинутую через седло женщину. Похлопав добычу по заду, курд ощерил в темноте сверкнувшие зубы.

- Хороший женщин! - сказал он, и Хаджи-Джамал-бек уступил ему дорогу.

- Русская, што ли? - спросил Дениска.

- Аи, - отмахнулся лазутчик, - самый плохой женщин - немецкий женщин. Кюшяст много!

И казак вспомнил, что где-то здесь, верстах в двадцати от Баязета, находится богатая деревня немецких колонистов. Ему стало не по себе от чужого горя, и он загрустил:

- Господи, хоть бы выбраться отселе...

От жажды давно обгорели внутренности. Снова захотелось пить.

На одной из улиц журчал крохотный фонтанчик, падавший в каменную чашу. Дениска снял папаху, напился.

- Постой, - попросил он лазутчика, - я лицо сполосну!

Он с наслаждением подставил шею под ледяную струю и даже покрякивал от молодого удовольствия. Хаджи-Джамал-бек подошел к нему сзади, взял руки казака в жесткий ключ и зубами вцепился ему в ворот бешмета.

Дениска рванулся что было сил:

- Ты что, сатана? Пус-с-сти...

- А-а-ай, башчавуш-башчавуш, - запел не своим голосом лазутчик, и чьи-то сильные руки быстро скрутили Дениску веревками, бросили его в седло и связали ему ноги под животом лошади, - Сука ты, сука! - ругался он, растерянный, не понимая, что происходит...

Нагайка зыкнула и рассекла ему ухо. Хохот.

Его повезли, и он закачался в седле.

Возле самого стремени шагал Хаджи-Джамал-бск и скалил казаку зубы:

- Гостем будешь... Гостем хорошо будешь!

У караван-сарая его распутали от веревок, и еще в сенях Дениску оглушил визг скрипок и глухое рокотание бубнов-даиров.

Ожогина втолкнули в освещенные двери, от сильного толчка он полетел вперед и, вызывая смех, растянулся на полу перед КазиМагомой.

Сын имама в черкеске, грязной и рваной, словно рубище нищего, с репейником в густой бороде, ударил ногой по блюду с марджанбалыком. Зазвенели разбитые карафины, и он вскочил на середину ковра, украшенного изображением отдыхающего льва.

- Подай! - сказал он, выкинув вперед тощую сильную руку.

Хаджи-Джамал-бек с поклоном, вежливо шипя, залез в ухо

Дениске и достал из него спрятанную там записку. Развернув бумажку, он передал ее чтецу, и тот, завывая, прочел ее вслух по-русски, после чего Дениска заплакал.

- Погоди, - сказал он лазутчику, - доберемся...

Кази-Магома положил ему на плечо руку.

- Я жил в России, - сказал он, - и знаю, чго гяуры любят плакать. У вас даже строят дома, куда мужчины собираются пить вино и плакать. На этих домах пишут только одно слово - кабак!

Он распахнул на Дениске бешмет, со смехом стал разматывать на нем пояс.

- Зачем тебе такой пояс? - приговаривал он. - Гяуру нужен тоненький поясок, чтобы при кашле ты разорвался на сто кусков сразу!

Дениска скинул