Баязет

железных противнях, под которыми разводились костры, солдаты обжаривали дробленный в крупорушках ячмень.

Бедные ездовые лошади, отказавшись от ячменных дачек всухую, целиком отдавали ячмень людям, и Штоквиц теперь каждый день отсыпал на роту полтора пуда ячменя. Сухари и чуреки теперь казались неслыханным лакомством.

Бывшая усыпальница Исхак-паши, этого гордого властелина Баязета, уже была вся перепахана холмиками солдатских могил, и Сивицкий велел расширить кладбище на поверхности двора. Отец Герасим, по обязанности пастыря присутствуя на каждом захоронении, исполнял еще обязанности санитара.

- Теперь посыпайте известью, - не забывал напомнить он после отпевания покойных, и мортусы принимались за дело...

После эпидемии на людей обрушились еще два несчастья - тела солдат, истощенные и грязные, покрывались болезненными вередами, а в госпитале уже лежали несколько человек с явными признаками рожистого воспаления. Штоквиц решил: виноваты врачи - и захотел поругаться с ними.

Придя в госпиталь, он начал так:

- Здравствуйте, любезные Пироговы!

- Ну, до Пироговых-то, батенька, нам еще, знаете... - Сивицкий весьма цинично определил разницу между собой и Пироговым. - Однако, как умеем, лечим!

- Я бы не хотел лечиться у вас, - продолжал Штоквиц. - Еще великий Суворов называл лазареты "преддвериями к погосту..."

- Да? - обозлился Сивицкий. - А не он ли сам и лечил солдат?

Квасом, хреном, солью да водкой... Вы пришли сюда, господин комендант, очевидно, сделать нам выговор?

- Мне надоело составлять списки мертвых.

- Убитых, - уточнил Китаевский, - или умерших?

- Это все равно: труп есть труп... Но я говорю сейчас не об убитых, Что делаете вы, чтобы спасти людей?

Сивицкий показал на флягу, висевшую у пояса коменданта.

- Что я могу сделать, - спросил он, - чтобы вы совсем не пили воды?

- Может, и дышать нельзя?

- В том-то и дело, что нельзя... А люди пьют эту заразу и дохнут. И люди дышат этой заразой и дохнут. Я отвечаю за тех, кто попал под мой нож или же попал ко мне на излечение. Но я не могу заменить воздух, как не могу и дать им чистый источник!

Подошла Хвощинская, в раздражении шлепнула на стол перед Штоквицем раскрытый журнал госпиталя.

- Вот, - сказала она, - можете проверить. Мы цепляемся здесь за каждую жизнь. Мы за волосы тянем людей из могилы. И...

смотрите сюда: двадцать семь солдат ушло из лазарета даже здоровыми! А этим вот занимаюсь я...

Женщина вытолкнула из-под стола корзину, наполненную бинтами, снятыми с перевязок, и закончила:

- Вот эта мразь, снятая с одних ран, накладывается на другие.

Деревянное маслице да карболка - вот и все, что в нашем распоряжении. Но гангрена не царствует здесь. И поверьте, что даже Пирогов растерялся бы, увидев наше положение...

Штоквиц пожал плечами, повернул к выходу:

- Извините меня, господа, - сказал он. - Я не думал, что у вас даже нету бинтов... Сколько же человек поступает к вам на излечение ежедневно?

-