Баязет

сами? - спросил Китаевский.

- Дойду...

Он вышел из госпиталя, и на свежем воздухе ему стало легче.

Что с ним было - он так и не понял. Обморок, наверное. Как попал в госпиталь - тоже не помнит. Плохо дело, решил он, и только сейчас заметил, что уже придвинулся вечер, а муэдзины завели с минаретов свой тягучий "азам".

- Аза-ам... Аза~ам, - кричали муэдзины, и под эти вопли Исмаил-хан перебирал, молясь, четки из кости. Зерен было всего девяносто - ровно столько, сколько имел душевных и телесных качеств пророк.

- Добрый, милостивый, прекрасный, - сортировал подполковник душу пророка, - вездесущий, добродетельный, щедрый...

Стоп! Теперь глиняное зерно с именем аллаха - венец всей молитвы, но тут в дверь постучали. Хан спрятал четки и сделал вид, будто думает. Вошел барон Клюгенау. "Надо оказать ему почтение", - решил Исмаил-хан и не поленился встать посередине своего жилья, оказывая тем самым уважение гостю.

- Почему ты невесел? - спросил он.

- Мой друг болен, - ответил инженер. - Скажи: могу ли я быть весел?

- Назови мне его.

- Боюсь, - зябко поежился Клюгенау. - Пророк учит остерегаться произносить имя умирающего.

- Откуда ты знаешь это? - удивился Исмаил-хан.

- Я прочел об этом в Коране.

- О бедный наш Коран! - опечалился хан. - Его уже читают неверные... Может, ты знаешь, из чего состоит подножие трона нашего аллаха?

- Из хрусталя, - серьезно ответил Клюгенау.

- Верно... Какие же ты читал еще наши книги?

- Много: "Хадис" и Жорж Занд. "Коран" и братьев Гонкуров.

"Суннет" и Вальтер Скотта. "Сумку чудесного" и "Декамерон".

- Смотри-ка! - удивился хан. - Ты знаешь больше моего.

Только я не понимаю, чего тебе надо? Сними с розы пыль неприязни, добавил он по-персидски.

- Снимаю, - ответил барон и выложил перед ханом лист бумаги, на котором заранее был составлен рапорт:

Я, подполковник Исмаил-хан Нахичсванский, вследствие болезни, происходящей от спертости воздуха, оставляя за собой должность начальника конно-иррегулярной милиции, передаю командование на усмотрение офицерского собрания, не возражая против оставления капитана Штоквица на посту коменданта крепости.

- Аслан! - позвал хан своего денщика.

Клюгенау протянул ему перо.

- Не надо кричать, - сказал он спокойно. - Ваш Аслан посажен Штоквицем в карцер за то, что он воровал в госпитале воду.

Но в планы Исмаил-хана не входило болеть, и он стал выкручиваться изо всех сил.

- Послушай, - говорил он, - ведь если я больной, тогда мне каждый день надо есть курицу. Где ты возьмешь курицу, глупый?

- Заменим курицу вороной.

- Аи, нехорошо как, нехорошо. От тебя не ожидал я такого...

Что ты суешь мне это перо?

- Подписаться.

- А потом?

- Да откуда я знаю, что будет потом! Сам Кази-Магома не знает, что Фаик-паша за его спиной пишет вам письма.

- Не надо говорить так!

Исмаил-хан поспешно развязал платок, стянутый в узел, и пришлепнул мухуром бумагу: "Да текут дни по желанию моему!"