Баязет

Почти обвал, почти конец свега, в палевом едком дыму, в грохоте и пламени, лопнул первый снаряд, и стены крепости, эти древние стены, в граните сером, в мраморе розовом, эти стены покачнулись вдруг...

Карабанов стоял у стены и видел, как в медленно оседающей пыли постепенно начинают проступать перед ним очертания лица Некрасова.

- Вы живы? - спросил его штабс-капитан.

- Пока - да... Но, кажется, это последний чурек, которым я закусываю свою грешную жизнь!

- А, судьба! - отмахнулся Некрасов.

- Верно. А у судьбы - длинная седая борода, и вы меня учили каждый раз плевать ей в эту бороду...

На дворе, из-под обрушенных сверху камней и обломков стены, санитары вытаскивали воющих от боли и страха раненых. За фасами крепости раздавались раскаты вражеского смеха: турки восторженно переживали результат первого попадания.

Клюгенау в злости скрипнул зубами:

- У-у, проклятые!

- Турки-то, ваше благородие? - спросил солдат.

- При чем здесь турки? Немцы...

Потресов доложил Штоквицу:

- Третье орудие - вот главная цель их, как мне кажется. Я уже велел закидать его мешками, чтобы скрыть блеск металла, иначе им удобно целиться... Но сам я не могу отыскать, откуда ведется огонь.

- Ищите, майор, ищите...

Господин Альфред фон Крупп знал, за что берет деньги, когда продает свои пушки "сербоглотам", как он называл турок в веселую минуту. Да, международные промышленные выставки недаром отмечали высокое качество германского идола: еще один выстрел, и стена мечети осела книзу.

- Проклятая немчура! - ругался Клюгенау. - Так и жди от нее пакостей...

- Есть! - крикнули с минарета.

Где-то в отдалении, на чудовищной дистанции, среди взбаламученного моря всадников пыхнуло белым дымком.

Снова - взрыв, и еще не осели поднятая кверху земля и обломки, как Потресов велел развернуть орудие. Санитары притащили из госпиталя носилки, на которых лежал Кирюха Постный.

- Мне бы, - сказал канонир, - дозвольте...

И махнули рукой:

- Дозволяем!..

Отошли в сторону, чтобы не мешать артиллеристам. Кирюха, привстав с носилок, со стоном присел возле прицела. Хобот орудия дрогнул, и турки за стенами крепости снова разразились веселым хохотом.

- Пущай, - сказал Кирюха, - я свое дело знаю...

- Только попади, - умоляюще сказал Штоквиц, - и Георгиевский крест тебе обеспечен. В офицеры выведем! Человеком станешь!

Притихли и турки за стенами.

- Пали!

Снаряд улетел, и ветер донес хлопок разрыва.

- Мимо, - сказал Потресов.

Кирюху корчило от боли, а турки вдруг снова стали хохотать, но теперь они смеялись уже над ним.

- Пущай, пущай, - сказал канонир, - они мне помешать не могут... высоту прицела я взял хорошо!

Штоквиц опустил бинокль:

- Верно, не хватает дать отклонение!

Дистанция в две тысячи сто пятьдесят сажен - дистанция немалая, и это все понимали. Рысьи глаза канонира ощупали даль.

велел Кирюха подбить станок - еще ударить, правей, чуть-чуть, - так...

- Братцы... пали!