Баязет

м не помню себя...

Штоквиц поднес к губам солдата флягу:

- Один глоток... Стой, холера, куда лакаешь? Отпусти зубы... У-у, дорвался до соски! Теперь катись к черту...

Капитан повернулся к мортусам - отупелым от своей обязанности дьяволам в клеенчатых плащах, вонявших хлором.

- А этих, - показал он на трупы, - тащите и сразу же закапывайте. Облейте их известью, чтобы никакой заразы...

Он вызвал к себе Клюгенау:

- Послушайте, барон, вы столь щедры к госпоже Хвощинской, что я советую вам заранее приискать место для своей усыпальницы.

Говорят, вы отдаете ей свою воду, свой сахар... Я понимаю вас, вы человек благородный. Но поделитесь раз, поделитесь два. Нельзя же губить себя...

- Зачем вы меня позвали? - спросил Клюгенау.

Штоквиц глянул на инженера и по выражению лица его понял,

что задел ту самую струну, которая напевает о любви.

- Извините меня, барон, - сказал Ефрем Иванович, - это, кажется, не мое дело... А вызвал я вас, чтобы посоветоваться. И вог о чем... Мой приказ о порядке вылазок за водой едва ли выполним:

люди, вы понимаете сами, хотят пить, а на мой приказ им даже нечем уже плюнуть. Контрабандная доставка воды в крепость продолжается, несмотря на страшные потери. Спускают людей на веревках с фасов. Лезут к реке во все дырки. Каждый хочет иметь свой стакан лафиту... Так вот, барон, надо что-то придумать, чтобы поберечь людей на вылазках.

Клюгенау вздернул пуговку своего носа, крепко чихнул.

- Пылища, - заметил он, аккуратно разворачивая громадный платок с набивкой географической карты Европы (такие платки выпускались тогда для бедных путешественников). - Подумать можно, - добавил барон, сморкаясь в Германию, - что-нибудь да получится. ..

Скинув сюртюк, барон вместе с пионерами всю ночь копал землю короткими шанцевыми лопатами, среди турецкого гарнизона замечалось какое-то непонятное передвижение: россыпи фонарных огней, словно горсти светляков в траве, шевелились вдали, и до цитадели доносились шум множества голосов, ржанье лошадей, скрипы колес и рычание рогов. Потом кольцо осады задолго до рассвета сомкнулось вокруг Баязета плотнее, затрещали фальконеты и ружья, пришлось пионерам спешно покинуть траншею.

Штоквиц, как видно, спать в эту ночь совсем не ложился; лицо его, мятое и серое, одутловато растеклось, и обвислые брыли щек свисали на жесткий воротник мундира.

- Что там? - спросил он Клюгенау.

- Какая-то тревога, - ответил прапорщик. - Турки сдвигают пикеты к цитадели, лупят "жеребьями" из ближних саклей. Подождем. Может, на рассвете притихнут?..

Вода в эту ночь текла внутрь крепости жалкой струйкой, зато крови людей в ту же ночь пролилось из-за этой воды немало.

Избегая часовых, поставленных возле холма, охотники (чаще всего казаки или артиллеристы) на веревках спускались со стен крепости, и редкие счастливцы сумели вернуться обратно. А ведь были в гарнизоне и такие люди, которым не хватало смелости на риск, и эти люди совсем не имели воды: день, два, а то