Пером и шпагой

му русский канцлер, - по случаю того, что ваше министерство отдает в различных случаях справедливость вашим талантам, в чем я, - заканчивал Воронцов, - также искренно участвовал..."

Положение же самого канцлера было сейчас шатким. Русская помпадурша Лизка Воронцова приходилась ему сродни, и оттого канцлер имел немалые выгоды в Петровом правлении. А потому, когда взошла на престол Екатерина, присягнуть ей отказался.

- Государь ишо жив, - вещал Воронцов, тряся париком, - как же я преступлю клятве прежней?

И только когда зарыли Петра, словно пса смердящего, в глухом конце Невской першпективы, лишь тогда присягнул канцлер и стал поджидать опалы. Тихий и смирный. Ко всем почтительный...

Достойно удивления, но Людовику очень нравился Петр III.

"Сумасбродное поведение царя и его преданность нашим врагам не имели ничего опасного для нас, - писал тогда граф Брольи. - Они разрывали согласие между нашими дворами, предоставляя Франции полную свободу, чтобы снова восстанавливать турок и поляков против русских..."

А вот как выразился однажды сам Людовик.

- Вы уже знаете, - сказал король, - и я повторяю это теперь совершенно ясно: моя политика по отношению к России клонится лишь к удалению ее, насколько это возможно, ото всех европейских дел! Ввергнуть Россию обратно во мрак хаоса, анархии и невежества, вот чего бы я хотел лично как король Франции!

И когда взошла на престол Екатерина, Людовик замыслил против России авантюру: Бретелю было поручено отыскать связи с царем Иоанном Антоновичем, намертво запертым в Шлиссельбурге... Легко сказать - отыщи связи, но как? Кучера об этом не спросишь. Шлиссельбург охранялся пушками. А, по слухам, сам Иоанн Антонович был таков, что и слова произнести внятно не умел. Бретель, абсолютно беспомощный, толкался в передних Зимнего дворца, и Екатерина предупредила своих придворных и канцлера:

- Удвойте внимание к послу Франции, будьте с ним любезны и вежливы, но не более того... Подозреваю я!

Бретель сам понял, что бесполезен в России, и отпросился в Стокгольм... Прощаясь с ним, Екатерина сказала жестко:

- Не говорите мне высоких слов о дружбе! Если ваше правительство такое чистосердечное, каким вы мне его изображаете, то откровенность Версаля является еще одной фальшью... И однако, - добавила Екатерина, - России печально не быть с Францией!

А канцлер Воронцов, тихий и покорный, сидел дома и поджидал опалы. Но опалы все не было и не было... Почему?

На это у Екатерины были свои причины, и здесь она показала себя как очень хитрый и тонкий политик. Екатерина сознательно не трогала Воронцова. Ведь он был другом Франции, и она подчеркнуто, оставляла его на высоком посту канцлера, давая этим понять всей Европе, что Россия верна заветам Петра Великого, который так страстно добивался дружбы именно с Францией!

Это было, конечно, умно придумано Екатериной, но Версаль и здесь не захотел ее понять. Воронцов до 1763 года болтался на виду Версаля, вроде жирной и вкусной наживки, но Людовик