Баязет

, и потому, ma chere Аглая,

я не могла быть в эгот раз такой интересной...

Из письма к Аглае Хвощинской,

которое поджидало ее с почтой

в Игдыре

КРОВАВЫЙ ПОТ

1

Тишина в этом доме была удивительной. Некрасову она казалась порой чем-то вроде сдобного теста. Пышно всходя на сытых дрожжах, эта тишина словно расползалась по комнатам, тягуче и плавно переваливая через дверные пороги. И только изредка слышал Юрий Тимофеевич легкие шаги в сенцах, велеречивые покойные разговоры молокан, частые чмоканья поцелуев мужиков и баб, их ласкательные слова:

- Сестрица Пелагеюшка, огурчика солененького не хошь ли, миленькая?

- Добренький братик мой, - доносилось в ответ, - спасибо за твое привечание, не желается мне твово огручика опосля ватрушечки сладенькой...

В "боковицу" к Некрасову часто заходили мужики в белых до колен рубахах. Ни о чем не спрашивали, ничего сами не рассказывали. И смотрели даже как будто мимо него - куда-то в сторону.

Теребя пышные бороды и целуя затянутые пергаментом яркоцветные скрижали, говорили перед уходом:

- Грех, грех-то какой... Хосподи!

Кормили, однако, словно на убой. Старица Епифания еще несколько раз приходила к нему, втирала в раны какие-то мази, велела как можно больше пить меду, и штабс-капитан чувствовал быстрое возвращение сил. Но пустота безделья уже начинала тяготить его, а потому Некрасов, в один из приходов к нему Аннушки, задержал ее у себя.

- Небось, - сказал он, - у вас грамотеев-то немало на хуторе.

Мне бы книжку какую-нибудь. Поищи, голубушка, а?

- А мы книжек не держим, - ответила девица, чего-то робея. - Тятенька говорит, что дух мертвит. Во многоглаголании спасенья не будет!..

Было странно и дико слышать все это от красивой и здоровой девки, но убеждать ее в обратном казалось Некрасову ни к чему, и штабс-капитан спросил о другом:

- Ну, а в городе-то что? Как там наши? Сегодня ночью я плохо спал - все больше выстрелы слушал... Держаться еще?

- Да грешат всё, - ответила Аннушка смиренно. - Царь-то ваш душегуб, он лукавого кровью тешит.

Некрасов обозлился.

- Дуришь! - сказал он. - Это вы царя издалека поругиваете, а подати-то султану турецкому исправно платите. Вот где грех-то!

Аннушка как-то скуксилась, глаза ее, прикрытые пушистыми ресницами, загрустили по-разумному ясно.

- Мне ведь тоже не сладко, - призналась она. - Эвон тятенька-то сколько сундуков мне приданым натискал. А только мне и надеть ничего не дают... Был парень один на хуторе да в Эрзеруме пропал, и все тут!

- В твои-то годы... - размечтался Юрий Тимофеевич. - Эх глупая гы, ничего-то не знаешь. Плюнула бы на все да и пошла бы домой - на Русь пошла бы... Хорошо там!

Аннушка удалилась опечаленная, и Некрасов вскоре услышал чье-то бесшабашное пение. Выглянул в оконце - увидел турецкого редифа, несшего на плечах винтовку, словно коромысло, у себя на загривке. Возле изгороди, за которой раскинулся густой сад молокан, редиф остановился и со смехом обрушил изгородь.