Баязет

выкрикнул он.

- Свято дело, - перепугались молокане. - Благодать в нем заговорила. О блаженном вспомнил...

Привели к нему старого деда, которого по странной случайности звали Николаем сыном Сергеевым. Старец вошел в "боковицу", прижал розовую ладошку к заросшем} белым пухом виску.

- Позвал ты меня? - спросил он.

Юрий Тимофеевич мутно глянул на старца:

- Это вы, Потресов?.. Скорее, скорее! Взрывайте пороховые погреба! Они уже лезут на стены...

Молокане тут заплевались, затолкались в дверях и ушли, оставив его одного. Однако вскоре до хутора дошла весть о тяжком разгроме турок под стенами Баязста, и раскольники уже не повезли в город зерно и живность: они словно чуяли, что туркам теперь не до них.

Некрасов пришел в себя, благостно сияющий Савельич встретил его словами:

- А я с поздравкой к тебе. Лихие дела творят земляки. И не хочешь, да сердце радуется... От паши-то отбились твои присягатели, тепереча песни горланят. Слышь-ка? Нет того, чтобы возблагодарить кого духовным согласием, - куды там, про баб да про убивство горло дерут!

2

Г-жа Хвощинская рассказывала нам, как

страшно было смотреть на костер, куда курды

бросали женщин и детей всякого возраста, ко

торые просили помощи, крича в сторону кре

пости: "Аман, урус!.."

А Хан-Агов, 1877 г

Песни в этот день уже не звучали. Жажда снова напомнила о себе, и стало не до веселья. Тела людей, казалось, высохли под жарким солнцем, которое выпило из них всю влагу. К мучениям тела прибавилось еще и страшное изнеможение - день штурма не обошелся даром.

Люди притихли. На ночь они расползлись по углам, ища спасительной прохлады. Напоённые лощади жалобно ржали у коновязей, стучали копытами в стены. Через узкие софиты, льющие догорающий свет внутрь лазарета, разносились по цитадели мучительные вскрики раненых. Убитым было сейчас легко - они лежали, спокойные и тихие, ничто уже не терзало их. Но плакали где-то дети, и этот плач становился невыносимым...

- Уберите детей! - выкрикнул Пацевич, сбрасывая с себя покрывало. - Кто пустил в крепость детей?

Китаевский прощупал слабое биение пульса на влажном его запястье.

- Успокойтесь, полковник. Детей здесь нет. Вам это кажется...

Пацевич вяло перекинул голову по мокрой от пота подушке, на

которой стояло жирное клеймо одиннадцатого походного госпиталя.

- Ы-ых... ы-ы-ых, - тягостно простонал он, - зачем вы обманываете меня, статский советник? Я же слышу детей... Идите к ним, чтобы они ничего не разбили... Нынешние дети так дурно воспитаны!

- Что с ним? - спросил Сивицкий, подходя к ординатору.

- Кажется, он впадает в коматозное состояние. В его положении это опасно.

Сивицкий склонился над раненым, пальцами требовательно встряхнул его за толстый подбородок.

- Господин полковник! - резко приказал врач. - Смотрите сюда... прямо смотрите... Где вы находитесь сейчас?

Пацевич медленно раскрыл глаза, затянутые матовой пленкой, словно у засыпающей курицы.

- Не будем