Мальчики с бантиками

ное дело сдадут в архив флота. Наконец мне поручили по боевой тревоге находиться в штурманской рубке. Тут все знакомое, все родное. Хороший кожаный диван приютил меня, и я привык видеть перед собой спину штурмана, согнутую над картами. Присяжнюк любил при расчетах разговаривать вслух и меня при этом не стеснялся. Он был хороший человек, и я его искренно уважал, хотя и дрючил он меня крепко, скрывать туг нечего...

Служба налаживалась. Но гиропост с его тайнами заманивал меня все больше. Бывало, закончишь работу по должности рулевого, а потом с мостика лезешь на днище эсминца и там помогаешь Лебедеву - уже как штурманский электрик. Иванов выходил из себя, видя, что старшина принимает мои услуги.

- Карьеру делаешь? - говорил он мне. - Не суйся, мелюзга, не в свое дело. Или у тебя своих медяшек не хватает драить?

Но я любил гирокомпасы, Лебедев был ко мне внимателен, и потому я плевать хотел на этого "земляка". Что нам делить? Я же не подсиживаю его, чтобы занять место начальника. Да и какой он, к бесу, начальник? Сам перед Лебедевым по струнке ходит и в глаза ему заглядывает. Старшина, напротив, заметив мой интерес к электронавигационным приборам, всячески поощрял меня, и скоро получилось так, будто у меня два командира - Курядов и Лебедев. Об этом старшины и сами, смеясь, поговаривали в кубрике.

- Вон твой, - говорил Лебедев. - Молодой да ранний.

- Много он ест, - отвечал Курядов. - По двум постам сразу.

- Что делать? Стал общим... Может, распилим его пополам, чтобы с единоначалием не мучаться?

Присяжнюк знал о моей страсти к гирокомпасам, но как штурман он был даже заинтересован в том, чтобы его рулевой был грамотен в инструментах и приборах навигации. Меня раздирало по службе между мостиком с манипуляторами и днищем эсминца с его гиропостом.

А как я жалел тогда, что Школа Юнг не выпускала штурманских электриков! Впрочем, иногда Лебедев уже оставлял гиропост на мою ответственность.

- Посиди тут, - говорил он мне. - Я сейчас вернусь. Поглядывай на термостат. Если что, усиль работу на помпу.

В декабре наш "Грозящий" выходил на встречу союзного каравана. В океане стоял лютейший мороз. Дышать, стоя лицом по курсу корабля, было нельзя - обжигало легкие. Надо отвернуть лицо, вдохнуть и тогда снова глядеть вперед. Началось опасное обледенение.

Когда многие тонны воды смерзаются на палубе в глыбы пузырчатого льда, корабль тяжелеет, у него появляются опасные крены. "Грозящий" в такие моменты критически замирал на борту, с трудом возвращаясь на прямой киль. По трансляции объявили: "Комсомольцам - на обколку льда!" Мне досталась работа на полубаке - под самым накатом волны. Все мы были привязаны шкертами за пояса. Лед разбивали скребками и ломиками. Сами превратились в сосульки. Закончили работу, когда эсминец уже втягивался в Кольский залив. К пирсу подошли вместе с "Разводящим" и встали борт к борту. На "Разводящем" еще продолжали обколку льда, и среди боцманской команды я заметил Витьку Синякова.

- Привет! -