Варяги и Русь

Руслав побледнел под её пристальным взглядом.

   — Твоя правда, — сказал он, — видно, от тебя ничего не скрыто, а значит, не скрыто и то, кто я?..

   — Кто ты? — воскликнула старуха и зловеще захохотала. — Поспрошай у дядюшки Якуна.

   — Уж спрашивал не раз, да вишь, молвит, не время.

   — Успеешь, молодец, успеешь узнать, коль Яруха будет жива; а она ещё долго будет жить на пагубу... — Она не досказала.

   — На чью пагубу? — спросил Руслав.

   — Ужо узнаешь: не затем приехал сюда, чтоб мутить своё сердце. Ну, поведай, что надо?

   — Сама знаешь.

   — И то знаю, а только спрашиваю... Полюбилась тебе красная девица, да сумей взять её; не возьмёшь — горе твоему сердцу, заколдует пуще меня, и я не отколдую. Но, чу!.. молчи!..

В это время раздался гром и блеснула молния...

   — Теперь самое время узнавать истину, — сказала колдунья.

Яруха, подойдя к очагу, начала волхвование: «Юность — услада в любви! Минует она, и лютая зима настанет для сердца, но Ладо и Лель не допустят сокрыться в земле младому сердцу без любви: веселись и люби»... — говорила она.

   — Кого любить?.. Я не знаю её.

   — А узнаешь ли, если я покажу?

   — Всё отдам тебе, что у меня с собой, покажи мне эту девицу.

   — Сын мой! — гордо воскликнула ведьма. — Я не ищу ни даров, ни богатства. И я была когда-то красавицей, и ко мне сватались князья...

   — Но что ты сказала: я твой сын?

Ведьма расхохоталась.

   — О, сколько после этого я горя испытала!.. И мне знакомо Предиславино, куда я попала... — Она опять не досказала.

   — С тех пор я дала клятву служить только Ладу и помогать людям своим знанием... Было время, когда по мне страдал князь Святослав, а я любила его и сделалась матерью такого же красавца, как и ты, но его отняли у меня в то время, когда князь уехал добывать себе земли. О, с тех пор я больше не лелеяла своего сына, и он воспитался у того, кто теперь лютый мой враг, кто был причиною моего несчастья...

   — Кто же был причиною твоего горя?

   — Он, Якун! — злобно ответила она.

   — Где же твой сын, Яруха? — спросил юноша, поражённый её словами.

   — Потерпи, дитятко, узнаешь, он вылитый ты, да не ты, а добрый молодец, равный нонешнему князю, Малушиному сыну... — Старуха вдруг, спохватившись, что сказала много лишнего, захохотала. — Есть и ещё один у князя, и то не мой сын, а вражий и роденька тебе: одного вы отца дети, да, вишь, молвят, не родные мне.

   — Но, я вижу, бабушка, ты знаешь, кто я, да не хочешь сказать...

   — Придёт время — скажет тебе Якун... а теперь встань и я покажу тебе твою красотку.

Руслав встал, и колдунья очертила углем вокруг него, шепча какие-то таинственные слова, от которых юноша задрожал.

   — Не бойся, — сказала она, — сейчас я возжгу жертву богу Ладу, и если ему покажется приятной жертва моя, то девушка будет твоею, а если нет, то и не надейся, брось думать о ней, как я бросила думать о сыне и думаю только о мести.

Старуха отошла в сторону, сняла свою шапочку, распустила волосы, потом вышла в сени, взяла чёрного петуха и нож, посадила кота близ жертвенника, у которого зажгла светильник, положила на уголья ветку папоротника и, когда она вспыхнула, она быстро отрубила петуху голову, приговаривая:

Произнося эти слова, Яруха держала петуха за ноги над чашей, так что кровь текла струёй, а затем она бросила порошок на огонь, согнулась и затаила дыхание; изба наполнилась удушливым запахом какого-то ароматического зелья, так что Руслав, не выдержав, чихнул. Вскоре он почувствовал, что колени его начали подгибаться и по телу разошлась какая-то приятная истома. Наконец он открыл глаза и среди рассеявшегося дыма над жертвенником заметил чью-то прозрачную тень; в ней он узнал ту, о которой думал.

   — Она, она! — не выдержав, воскликнул он и хотел схватить её руками, но дым вдруг рассеялся и видение исчезло.

   — Ну, видел её? — спросила Яруха глухим голосом.

   — Да, это была она.

   — Добро, — сказала колдунья. — Жертва моя пришлась по сердцу Ладу.

С этими словами она схватила кусок хлеба и, омочив его в петушиную кровь, скатала шарик, завернула в тряпочку, подала Руславу и сказала:

   — Возьми эту ладонку, и она будет руководить тобою в любви.

Руслав взял шарик, завернул в плат и положил его под сорочку, за пазуху.

   — Но я всё-таки не знаю, кто она и где живёт.

   — А ты где видел её?

   — У Почайновского берега на холме, неподалёку от могилы Аскольда.

   — Знаю, это дочь Симеона.

   — А как звать её?

   — Сам узнаешь, а живёт она в том же лесу, над глубоким оврагом.

   — Как же мне добыть её?

   — Приходи через семь дён, и я скажу, как овладеть ею, она будет твоей, а пока прощай... Певень уже давно пропел.

Колдунья вывела Руслава за дверь, где его ожидал измокший конь.

Вскочив в седло, он явился в Предиславино только на заре. Измученный и усталый, он заснул мертвецким сном.

XI

Спустя несколько дней Владимир вернулся в Киев.

Продолжительное пребывание князя в Предиславине, пиры и охоты изнурили его; ему захотелось дела, он начал подумывать о походе на хорватов, но прежде он должен был исполнить своё обещание новгородскому жрецу воздвигнуть идола. Верховный жрец Божерок, прибывший с ним из Новгорода, при каждом удобном случае настаивал на этом, говоря, что ещё недостаточно отблагодарены боги за полученный им великокняжеский стол и другие благодеяния, которыми они, боги, осыпали его.

— Возвеличь веру языческую! — настаивал верховный жрец Божерок.

Требуя от князя исполнения обещанного, Божерок хотел уничтожить христиан и поэтому исподволь влиял на Владимира.

Идол был воздвигнут под наблюдением самого князя и вновь избранных жрецов на одном из холмов киевских. Перун был высечен из векового дуба, голова вылита из серебра, а усы — из золота, а вместо глаз — вставлены дорогие камни. Кумир находился под навесом; подле него на гранитных глыбах горел неугасаемый огонь и приносились жертвы; во время их народ приходил со всех сторон для поклонения. Кроме этого истукана, Божерок поставил по берегам Днепра Волоса, Стрибога, Яра, Купал у, Леля и других божеств. Божерок был хитрый человек; он, как змея, заползал в душу Владимира и держал его в своих руках. Божерок делал предсказания судьбы многим приближённым князя, которые сбывались, благодаря его влиянию на Владимира; суеверные язычники преклонялись перед ним и смотрели на него как на божество.

Однако, несмотря на всё влияние Божерока на Владимира, князь часто задумывался на счёт веры и каждое слово Извоя старался запомнить. О том же говорили с ним и его жёны, в особенности Мария, вследствие чего вера его начала колебаться, и он только наружно исповедовал язычество, чтобы не возмутить против себя Божерока, которого народ любил не менее самого князя, и ещё потому, что ему хотелось свободы по отношению к женскому полу, так как языческая вера допускала иметь жён хоть сотни, что и было у Владимира. В селе Предиславине находилось триста, в Вышгороде триста и в Белгороде двести; всего восемьсот!

Такое раздолье нравилось Владимиру и поэтому он не торопился менять своей веры, хоть и припоминал слова своей бабки Ольги. Кроме того, ключник Вышата старался каждый день развлекать князя новыми красавицами, на которых он охотился, как на птиц: стоило ему заметить среди народа какую-нибудь девушку, она увозилась им в княжеский терем. Разумеется, были недовольные этим, в особенности христиане, в том числе и Извой, смотревший на всё это с болью.