Варяги и Русь

И они подошли к воротам, но те были заперты.

   — Полезай, детина, на дубок да прыгни за ворота, и там ты увидишь красну девицу, но, смотри, не тронь: завещано от князя пагубой.

Но юноша не слушал Якуна и, схватившись за сук дубовый, очутился на дворе, где гуляли красные девицы. Увидев добра молодца, они разбежались по теремам, а сторожившие их дружинники доставили отрока к князю.

   — Ну, коли умел попасть на потешный двор, то умей и служить мне, — сказал князь, радуясь удали отрока. — Кто ты?

   — Не знаю, — отвечал отрок, вскинув на князя свои соколиные глаза.

   — Как звать?

   — Не знаю.

   — Ну, будь по-твоему, а звать тебя станем Руславом.

Таким образом, Руслав поступил к князю на службу в качестве оруженосца: всё ему казалось ново и любопытно. Глаза его разбегались по красным девушкам, встречавшим князя у главного терема; но он трусил и оглядывался, нет ли где дедушки Якуна.

Встреченный сонмом красавиц и Вышатою, Владимир вошёл во дворец и направился прежде всего на половину терема Рогнеды, отличавшегося от прочих светлиц своей величиной и богатством. Один взгляд на бледное лицо дочери Рогвольда привёл в трепет князя и, пробыв недолго в её светлице, он отправился в терем Марии, которая хоть и приняла его ласково, но была далека беззаветно отдаться ему, прежде чем он не потребовал того; теперь-то он вспомнил, когда и где видел её, и сердце его радостно затрепетало.

   — Так это ты та касаточка, которую я видел в Новгороде в волоковом окне в храме Волоса!

Мария потупилась и зарделась, как маков цвет.

   — Милая, дорогая моя ласточка, светик мой золотой, — заговорил Владимир, прижимая её к своей груди. — Ты моя дорогая, ты моя желанная.

   — Я твоя раба, — возразила она, — но в тот же час была я женой твоего брата Ярополка, и коль ты не брезгаешь мною, то вся жизнь моя в твоей власти. Я полюбила тебя, князь, тогда, когда ты ещё не был князем новгородским, и люблю теперь, великого князя киевского... Но я христианка и поэтому, прости, государь, что осмелюсь напомнить тебе завет твоей бабушки, княгини Ольги...

   — Довольно, не сегодня... После, после, дорогая моя, желанная, горлинка! — шептал он, осыпая её поцелуями.

X

В то время, когда Владимир находился в светлице Марии, Рогнеда заливалась горькими слезами. Она не могла даже слышать имени князя, но должна была покоряться судьбе, тем более что она готовилась стать матерью. Владимир не настаивал на поддержании отношений и после неудачной попытки в этот день приблизить её к себе оставил её без всякого внимания. Приехав в Предиславино, он тешился без меры. Будучи бражником, любя пиры и забавы, Владимир пировал со своими дружинниками в Предиславине, ездил на охоту и предавался разгулу. Дружина Владимира не отставала от него: всюду царили веселье и бражничество.

В один из дней пребывания Владимира в Предиславине в избу, предназначенную для стражи, вошёл княжеский отрок Ру слав. Накануне этого дня Руслав уехал повидаться с дедушкой Якуном, но не застал его дома. Со дня поступления его к князю один из воинов смотрел на него, словно припоминая что-то. Воина этого звали Веремид. Почувствовав к нему расположение, юноша сделал его поверенным своих мыслей.

Когда он вошёл в сторожевую избу, все с радостью встретили его.

   — Ну, боярин, — сказал Веремид, широкоплечий и рослый детина с весёлым лицом. — Я заждался тебя: думал, что лютые звери али русалки подхватили в лесу.

   — От зверей у меня есть лук и стрелы, — весело отвечал юноша, — а от русалок я залепил себе уши воском.

   — Это разумно, — сказал Веремид. — Ну, что ж, нашёл своего пестуна?

   — Нет, не застал дома, и его отсутствие беспокоит меня.

   — Почему?..

   — Да я прождал целую ночь, а его всё не было.

   — За него нечего бояться, не первый раз он уходит в лес...

   — Но я скучаю по нём.

   — Полно, по нём ли скучает твоё сердце, боярин!.. Чай, красна девушка приглянулась на Почайновском холме. Смотри, быть бычку на верёвочке...

   — Слова Веремида смутили юношу; ему вспомнилось, как он однажды рассказывал Веремиду, что видел девицу на холме Аскольдовом, близ Почайны, и думал, что то была днепровская русалка.

   — Вздор молвишь, Веремид, — отвечал он, — ты вот лучше скажи, почему вы все называете меня боярином и никто не скажет мне, кто был мой отец? Я уж спрашивал у Якуна, а он всё смеётся да говорит, что у меня был только дедушка Омут да бабушка-ведьма.

   — Я давно знаю Якуна, — отвечал Веремид, — и хоть он скрытен, но всё делает к добру.

   — Может быть, может быть; но зачем вы меня зовёте боярином?

   — Так уж, видно, на роду твоём написано. А кроме того, ведь ты теперь княжеский отрок...

В это время в сторожевую вошёл Извой и поздоровался с Руславом и остальными. Он был задумчив.

   — Что, соколик, печалишься? — спросил у него Веремид.

   — Веселиться нечему, — отвечал он. — Вот уж третью неделю, как тешится князь…

   — Ну, и что ж, что тешится?.. Его княжеское дело тешиться... О чём же тужить?

   — Негоже так тешиться... князю Владимиру. Я знаю, что потом он будет раскаиваться да скучать. Всему своя мера. Киевские люди тяготятся его отсутствием.

   — Не твоё дело, Извой; на то его княжеская воля. А вот тебе, соколик, не мешало бы проветриться на Витичевом кургане: чай, тебя там ждут не дождутся, все глазыньки проплакали, ожидаючи.

Извой взглянул на Веремида.

   — Почём ты знаешь, что там ждут меня? — спросил он.

   — Э, парень! — расхохотался Веремид, — знать, правду сказала колдунья Яруха.

   — Что она сказала?

   — Что болит твоё сердечко по Светланушке; приворожила она молодца.

Извой побледнел.

   — Неправда, откуда ей знать?

   — На то она и колдунья... Да и я смыслю кое-что в этом. Ведь ты знаешь что я умею угадывать счастье или горе по полёту птицы, по крови и по воде. Всему этому меня научила Яруха, когда я ходил к ней проведывать о своей судьбе.

Но Извой уже не слушал Веремида и, выйдя на двор, сел на коня и помчался к той, которая ждала его. Уже три недели он не мог отлучиться из Предиславина.

В тот же вечер два всадника отъехали от ворот Предиславина и направились по знакомой им тропинке к высокому холму за Киевом, называемому Чёртовым бережищем. Взойдя на его вершину, они вошли на небольшой дворик, на котором находилась бревенчатая избушка с небольшими окнами, а подле неё расхаживали два медведя. Здесь жил Якун.

Едва только Веремид й Руслав взошли на двор, как медведи подошли к Руславу и начали ласкаться. Якун был дома, и Веремид, сказав ему несколько слов, уехал, а Руслав остался. Проговорив с ним целую ночь, он всё-таки ничего не узнал и вернулся грустный домой.

Проезжая мимо Почайны, юноша заметил какую-то молодую девушку, которая, увидев его, скрылась в лесу. Он хотел бежать за ней, но было уже поздно, так как красавица исчезла. Он намеревался уже уехать, как вдруг заметил что-то на земле; он слез с коня и поднял: то был узорчатый пояс, который он невольно поднёс к губам и поцеловал, а затем спрятал его за пазуху. Затем он потихоньку поехал по берегу Почайны. Вдруг вдали показался какой-то человек, громко певший песню:

   — Здорово, господин честной! — сказал Руславу прохожий, снимая шапку, опушённую барсучьим мехом. — Куда твой путь лежит?