The Beginning of the End (СИ)

Лекарь заключил, что обе его пациентки здоровы; и хотя Белла не очень-то доверяла его суждению, она почувствовала облегчение.

Немалое облегчение англичанка также испытала, увидев, что врач моет руки перед осмотром. Эти люди не имели никакого понятия о бактериях, но привыкли связывать чистоту со святостью и со всяким ритуальным действом, к которым относилось и врачевание.

Белла уповала, что врач, который будет принимать у нее роды, тоже тщательно помоет перед тем руки. А потом ее осенило и она прямо попросила об этом одолжении Синухета. Сказала, что в ее стране так принято.

Синухет посмотрел на нее тем долгим недоверчивым взглядом, каким в последнее время отвечал на разговоры о “ее стране”. Он словно бы с некоторых пор зарекся расспрашивать Беллу о том, откуда она явилась, - но, конечно же, об этом помнил. Однако египтянин согласился выполнить просьбу своей наложницы.

Когда пришел день родов, к ней пригласили того самого врача.

Путь из города был не очень короток, как все дороги в Та-Кемет, но Синухет рассчитывал, что врач успеет. Он не ошибся, Белла рожала долго.

Вначале, пока схватки были редкими, она боялась; но скоро мучения, усилия и расслабление целиком захватили ее сознание. Кифи, которая сама была уже почти на сносях, оставалась с ней. Преимуществом таких домашних родов было то, что роженице позволялось вести себя как хочется.

Обычно египтянки садились на “родильный стул” - табурет с дыркой; но Белла не могла усидеть. Она то ложилась на бок, то вставала и принималась ходить по спальне, стискивая зубы. Это отвлекало ее. Иногда Кифи давала ей глотнуть воды и смачивала лоб.

Кифи казалась спокойной и подбадривала подругу, водя ее под руку; а временами принималась вместо нее громко молиться бегемотообразной богине Таурт, покровительнице рожениц.

Когда боли стали совсем мучительными и частыми, сводя живот, спину и бедра, явился бритоголовый врач. У Беллы уже не было сил проследить, помыл ли он руки…

Сколько прошло времени - она не понимала. Кифи врач отослал почти сразу, но и сам не вмешивался. Пригласил служанку, и она тоже терпеливо сидела в углу, дожидаясь исхода.

Только когда ребенок пошел, лекарь с помощью служанки усадил измученную Беллу на “родильный стул” и довольно ловко принял младенца, перерезав и перевязав пуповину.

Детский крик пронзил туман, окутавший сознание англичанки. Странно - у нее теперь, после всего испытанного, даже не было желания посмотреть, какого пола это маленькое существо…

Она совсем не хотела этого ребенка, не хотела принадлежать древнему египтянину - не хотела такой жизни!..

- У тебя сын, госпожа, - произнес врач, державший на руках ребенка.

Белла, которую уложили в кровать, приподняла отяжелевшие веки.

- Сын?..

Изумленная, преодолевая изнеможение и боль в теле, она потянулась навстречу младенцу. Ей тут же уложили его на сгиб руки.

Мальчика уже окунули в ванночку, и от его кожи исходил приятный детский запах, как от сладкого молока.

И у сына Беллы Линдсей были рыжие волосы. У сына Небет-Нун оказались рыжие волосы - как у людей Сетха, злобного бога красной пустыни!

Радость и тревога пронзили ее сердце. Белла бережно прижала мальчика к груди и тронула поцелуем рыжую макушку.

А потом раскрыла свое покрывало и дала ему грудь. Ребенок тут же присосался, и Белла стала покачивать его, поддерживая головку.

Рыжее детище Сетха… Как примет его Синухет! А госпожа Мути - а брат этого мальчика?..

Она не заметила, как служанка тихонько ушла. А потом появилась в сопровождении господина дома.

Услышав шаги Синухета, Белла подняла голову и улыбнулась ему с какой-то растерянностью. Она не знала, что сказать, только протянула дитя.

Ребенок уже наелся и, уснув, потяжелел в ее руках. Синухет присел на одно колено у постели роженицы, разглядывая сына в глубокой задумчивости. Белла не могла сказать, рад ли он хоть сколько-нибудь…

Потом Синухет протянул руки, и Белла подала ему младенца. Египтянин поднялся, осторожно держа сына. Он неотрывно смотрел в лицо мальчика.

- Хотел бы я увидеть цвет его глаз, когда он откроет их, - наконец прошептал Синухет.

Он посмотрел на Беллу и улыбнулся.

- Ты подарила мне второго сына, северянка! Мне следовало бы назвать его Сети, но так уже зовут царского наследника!

Ну конечно, вспомнила тут Белла. Сети, “маленький Сетх”, - имя будущего фараона!..

Ей впервые почудилось в своем рыжем ребенке доброе предзнаменование.

- А как ты желаешь назвать его? - спросила англичанка хозяина.

Глядя, как Синухет любовно держит их сына, она ощутила доселе неведомую ревность. Ей вдруг захотелось отнять мальчика у его отца; и Белла с трудом сдержалась.

- Сетеп-эн-Сетх, - четко произнес Синухет. - “Избранник Сетха”.

Он рассмеялся, коснувшись волос мальчика.

- Разве это не так?

Потом Синухет вернул ей ребенка. Наклонившись, он поцеловал Беллу в лоб.

- Какой подарок ты хочешь получить?

Белла снова растерялась.

- Я… Благодарю, господин, мне ничего не нужно.

Синухет улыбнулся с горечью. Он присел к ней на кровать.

- Тебе никогда ничего не нужно, - заметил египтянин. - Ты думаешь, боги даруют тебе другую жизнь?

Белла вздрогнула, поразившись его проницательности. Но разве не питали все египтяне такую же надежду - на другую жизнь?..

- Надеюсь, тебе будет нужен этот ребенок, - сказал Синухет, глядя на мать и дитя.

- Я хочу пить… и есть, - произнесла Белла, прислушиваясь к себе.

Она неожиданно засмеялась, ощутив себя счастливой. Это материнское чувство, росток которого только пробился, словно пробудило ее от долгой спячки, в которую Белла погрузилась, существуя в чуждом для нее мире. Словно сын, Избранник Сетха, дал ей какую-то новую надежду.

- Сейчас тебе принесут поесть, - сказал Синухет, радуясь тому, что увидел.

Еду Белле принесла Кифи. Рыжеволосый малыш вызвал в дочери плотника целую бурю чувств и предчувствий будущего этого мальчика; но Белла была слишком утомлена, чтобы говорить. Она с большим аппетитом съела лепешку со свежим маслом, а потом крепко уснула.

Пока англичанка спала, в комнату перенесли колыбельку, служившую старшим детям Синухета. Пришла жена Синухета и долго рассматривала младшего брата Амон-Аха и его спящую мать - губы госпожи Мути слегка кривились, и складки у губ делались глубже. Она ушла, не разбудив Беллу.

Почти сразу между госпожой и ее мужем было решено, что Белла со своим сыном получит отдельную комнату. Госпожа Мути обосновывала это тем, что беременной Кифи и другим детям нужно спокойствие; но втайне рассчитывала еще больше отделить чужестранку от остальных домочадцев.

Возможно, Синухет понял тайные мотивы жены, но был согласен с ее предложением.

Когда Сетеп-эн-Сетх проснулся и заплакал, призывая свою мать, Беллу разбудили и вместе с малышом препроводили в другую, угловую, комнату, которую приготовили за это время. Англичанка вначале противилась такому решению, но была еще слишком слаба; и хозяин оказался непреклонен.

- Так будет лучше для тебя и для всех в моем доме, - сказал Синухет.

Увидев, как в комнату следом за нею и сыном перенесли ее кровать и колыбельку, Белла смирилась, хотя понимала, что ей будет сильно не хватать Кифи. Но Кифи сейчас нужен покой.

Белла только попросила, чтобы к ней приходила служанка, для помощи с ребенком.

- Я не справлюсь одна, - сказала она.

Синухет кивнул: конечно, слуги будут помогать. Так всегда делалось в его доме.

Уходя, египтянин обнял наложницу и поцеловал, почти с прежней нежностью. Шепнул Белле, что любит ее.

Синухет и раньше такое говорил, но сегодня слова господина особенно согрели ей душу. Хотя Белла успела усвоить, что для такого многоженца “люблю” значит совсем не то, что для человека ее времени и культуры. И даже для его брата Имхотепа, для которого существовала только одна женщина.

Однако она искренне улыбнулась Синухету, прощаясь с ним.