Нет вестей с небес (СИ)

Наверное, Ваас ее ненавидел в тот момент. И Джейс даже не удивлялась: обоснованная ненависть. Вот они и стали почти одинаковыми, разве только людей она не пытала. Но ведь из нее сделали чудовище люди. Будто он всегда был чудовищем, будто из него не люди, а демоны… Демоны внутри у каждого… Точно бактерии смертельных болезней — достаточно сочетания условий. И все.

— Может, продать тебя вместо этой ***? — он подошел и рассмотрел ее со всех сторон, но снова поморщился театрально небрежно. — ***, нет, ты слишком жалкая тварь.

Но Джейс знала, что, скорее всего, он бы продал человека с любой внешностью, если бы хотел продать. Она уже поняла: он просто мучает ее, каждый раз мучает. С целью ли, без цели — вероятно, сам не ведал. Хотя ничего наверняка не приходилось говорить, когда речь шла о Ваасе. Он смотрел прямо на нее, но как будто мимо, и весь его пронзительный злобный мутный взгляд направлялся куда-то сквозь предметы. В пустоту…

====== 82. Один на один ======

Один на один

Глаза в глаза

Один на один —

Ты и сила зла!

© Артерия «Один на один».

На берегу реки уже поймали сбежавших пленников, ракьят. Но пытаться продать их второй раз никто не намеревался. Если сбежали один раз, значит, и второй не побоятся, так что попавшиеся пленники становились вечной забавой главаря, вечным созерцанием сотен смертей.

Затем Ваас подошел и лично привязал к ее ногам бетонный блок.

Когда он слегка наклонился, заплетая резко узлы грубых веревок, на его выбритом в ирокез затылке блеснул огромный бледный шрам от давнего ожога… Но Джейс мало интересовало, когда он приобрел все эти шрамы на левой половине головы — два росчерка ножа, один от огня. И не интересовало, когда глаза его стали видеть одну пустоту, одно лишь безумие, в вечном повторении, когда ни до кого нет дела.

Волновало, что теперь немели от боли не только руки, но еще и ноги, ступни вскоре почти не ощущались, в лодыжки впились веревки, перетирая кожу даже через сапоги.

И руки пленницы главарь теперь связал не за спиной, а впереди, отчего казалось, что сложенные вместе ладони вновь пронзают небо. Но Джейс уже ничего не просила у этого неба. Лиза спасена. Вот и все. Она осталась один на один с убийцей своего брата. И животный страх сменился пониманием, что теперь настал тот час, когда она повторит судьбу Райли. А месть, видимо, не ее стезя. И ни до кого нет дела. Она обязана каждый проклятый раз жертвовать собой во имя того, кто уходит. Значит, так заведено. И тело благодарило, что в легкие снова поступает кислород, потому что руки уже не так вывернуты. Да стоило ли благодарить, если оставалось всего несколько минут до конца. А потом это тело будут глодать рыбы, выгрызая, точно коршуны, глаза. Порой встает перед человеком река. И он понимает, что это предел. Порой предчувствует его.

Она еще с самого утра чувствовала, что не поймать ей случайно пули, но и не уйти живой с острова. Не чувствовала, а знала. Так замыкался круг. И все-таки есть судьба, и есть выбор. И значит «убить, чтобы прервать череду грехов» не работало. Ей ныне предстояло умереть. Но для чего? Ваас молчал, задумчиво и насмешливо хмурясь, готовясь наблюдать представление, вечно лицо его выражало тотальное чувство превосходства, вечно он оказывался на шаг впереди.

— В реку, — махнул он рукой своим пиратам, и они принялись сбрасывать упиравшихся и кричавших пленников прямо в воду той реки, которую пытались обойти на лодке. Но если уж стала на пути река, то оказывается, что не миновать ее, преграду и границу.

А с пленницей-диверсанткой не торопился, пододвинул другой бетонный блок, сел напротив нее, ухмыляясь, перебирая пальцами, разминая показательно с ленцой мощную шею. Он не торопился, он здесь — закон и порядок. Такой образ он создал, и разыгрывал эту трагикомедию, хотя знал, что за декорациями всегда скрывается неприглядная изнанка. Но начавшийся кровавый пир убийств и являлся изнанкой всего прочего цивилизованного мира.

Ведь специально подготовили блоки уже! Долго же она носилась по джунглям… Хотя, кто знает, текло ли здесь вообще время, светило ли вообще солнце. В стране теней все иначе. В хрустальной горе царство иное, горы да реки. И смерть кругом человечья. Нет, это была реальность. Но какое значение имели слова, когда предстояло умереть. Может, так и лучше. Не придется остаток дней смотреть в глаза Лизе, оправдываясь, почему не вернулась с ее женихом.

Ваас тем временем, очевидно, намеревался произнести свою всегдашнюю длинную речь, точно реквием тому, кого он убивал, глупая эпитафия по сгубленным своими руками. А, может, говорил так… Просто, чтобы сказать, а его никто не слушал. Какой смысл его слушать тем, кто в клетках, какой смысл его слушать тем, кого он пытает, какой смысл его слушать тем, кто уже мертв? И какой смысл вообще слушать того, кто мертв при жизни.

— У друзей и близких есть одно ***вое свойство — они предают, понимаешь, парень, каждый раз они бьют тебя ножом в спину, — говорил он, глядя куда-то в пустоту, строгая что-то пальцами левой руки на правой ладони, нечто, чего там не существовало и не могло существовать. Он выглядел апатично спокойным.

Тогда Джейс с трудом разлепила опухшие веки, собирая волю в кулак, и губы ее зашевелились, хоть на зубах ощущался привкус крови, голос обрел небывалую силу, она посмела перебить речь врага, перебить самого главаря:

— Может быть, они предают. Может быть, есть у них такое свойство. Но живые тоже имеют одно свойство — они умирают. Так что же… Тогда лучше не жить? Не дорожить никем и собой? Легче от этого станет? И легче кому, если никто не будет жить…

— Заткнись! *** право слова не давали! — вскочил он, отвешивая внушительный удар по скуле. В миг апатия сменилась взрывом бешенства, агрессии, но и того не хватило, чтобы девушка замолчала. Тем, кто не дорожит больше собой, терять нечего. И не важно, что тело хотело жить. Но в те моменты они понимала, что значит «с честью» встретить гибель. Как настоящий воин, как человек, а не как испуганный зверек.

Видимо, он хотел сказать, «право голоса», а, может, именно «право слова», правда, тогда неизвестно, что он имел в виду.

— Для слов не нужно право, — отвечала она глухо, зная, что снова будет больно, с каждым словом больнее, с каждым нарушением правил этой жестокой игры. Но кто-то же должен был их, наконец, нарушить! А себя она давно разучилась жалеть. Но, как ни странно, следующего удара не последовало. Ваас усмехался недовольно, изучающе склонив голову набок, но прорычал на вдохе раздраженно, говоря затем высокомерно:

— Болтливая ***! Да… Так вот запомни! ! Ты — никто! Никто! А я здесь — закон и порядок! Мое мнение — единственное верное мнение! Усек на? Да, парень. Ты тупой, — он изобразил отвращение, и снова привычным тоном начал вещать, считая, что говорит нечто важное. — А суть проста, ты изображаешь из себя ангелочка ***ого, готового к расправе над собой ради спасения каких-то *ов. Отличное оправдание: я полное д*о, потому что тогда пожертвовал всем ради этого ***ка. Но суть, парень, в том…

Потом он подошел вплотную, еще раз внимательно глянул на нее, рассматривал ее лицо, покрытое сажей и илом, усмехнулся, а потом к пущему ужасу и отвращению девушки запустил свои грязные длинные пальцы под ее матроску, добираясь до ее мелкой груди, сдавил до боли, но отпустил, удовлетворенно кивнул, негромко говоря себе:

— На месте. Я уж сомневался…

А потом продолжил монолог, уже спокойно и торжествующе:

— Но суть в том… В том, что я уже убил тебя. Я тебя убил!

И он прошипел самодовольно и издевательски:

— Так что, «парень», прощай!

С этими словами он подошел к бетонному блоку, все еще глядя на девушку, но снова точно не на нее, куда-то мимо, замкнутый в темнице собственных мыслей, отчего казалось, что он безумен. А, может, и был он сумасшедшим, но, когда приходит смерть, это не важно. Разумность для смерти и вечного — круги на воде.

— Ваас! Последнее слово! Почему ты так унижаешься перед этим Хойтом?! — выпалила вдруг Джейс, ощущая, как невыносимо натянулась веревка. — Почему не уничтожишь его?!