Красная - красная нить (СИ)

Вдруг Дерек снял ремень с плеча и как подкошенный рухнул в кресло. Все уставились на него с непониманием, и я не был исключением. Никто не давал отмашки для перерыва.

– Меня девушка бросила. Простите, ребята, я знаю, что дерьмово играю сегодня, но никак не могу сосредоточиться, – парень говорил куда-то вниз, держа лицо в ладонях так, будто оно весило по меньшей мере тонну, и он держал его из последних своих сил. Мой гнев сразу куда-то ушёл, и я тоже снял гитару с плеча.

– Перерыв, – выдохнув, сдался Торо и уселся на наваленную рядом кипу каких-то листовок. Том вытянул руки вверх, не вставая из-за барабанов. Он вообще был молчаливым тюфяком, но хотя бы попадал в такт и держал ритм как следует. За одно это я уже уважал его. Хотя и не было в его умениях чего-то чересчур сверхъестественного.

– Дерек, девушек будет ещё много, я уверен, – глубокомысленно изрёк наш пример нерушимой девственности – Рэй (к слову, я не был уверен в том, что он девственник. Но я точно знал, что друг ни с кем не встречается, да и встречался ли?), – а вот первое выступление на публике бывает только однажды.

Дерек тихо простонал в ладони.

– Да что ты понимаешь, Рэй? У тебя и девушки-то никогда не было… Я думал, у нас серьёзно, влюбился, ухаживал, как последний индюк, а она просто пришла и сказала, что всё это была ошибка. Что она просто хотела попробовать с кем-то переспать. Не сучка ли?

В воздухе повисла давящая тишина, только Том хрустнул разминаемыми суставами пальцев.

Я не знал, что сказать. Ну, девушка. Ну, бросила. Ну и хер бы с ней. Всегда найдётся кто-то лучше, разве не так? Главное, что гитара рядом. Рэй рассматривал потолок, а потом тихо сказал:

– Ты не прав.

– Ай, да пошли вы… – Дерек резко встал с кресла и, захватив по пути свою куртку, вышел из репетиционной, хлопнув дверью.

– Нефигово его накрыло, – пробормотал я, удивлённый всем происходящим. Это был первый раз, когда у нас наметился раздрай внутри коллектива, и это ощущалось не слишком комфортно для меня.

– Ничего… Перебесится, завтра будет в порядке, – уверенно ответил Рэй, убирая осиротевший бас в чехол.

– Ещё будем играть сегодня? – подал голос заскучавший и пофигистичный ко всему Том.

– Нет. Расходимся по домам. Поздно уже. Да и не то без баса, – Рэй убирал уже свою гитару, и я последовал его примеру.

Идя с ним вместе до перекрёстка, как обычно, я размышлял о каких-то отрывочных и странных вещах. Рэй иногда касался моего плеча своей дутой курткой, а его кудри смешно выбивались из-под обтягивающей шапки, создавая эффект шляпных полей. Из наших носов вырывались туманные облачка пара, отовсюду нависала промерзлая темнота, и мы, подбадривая друг друга своим присутствием, торопливо шагали из одной лужи фонарного света в другую. Где-то позади из района гетто не так давно слышалась перестрелка, и эти звуки свежей стрельбы не добавляли нам уверенности. Мы прибавляли шагу, надеясь поскорее добраться до домов и надёжных, как нам казалось, стен, дверей и замков. Всё же Ньюарк не располагал к неспешным ленивым прогулкам.

Почему Дерек так расстроился? Неужели он и правда относился к тому, что «встречался с девушкой», так серьёзно? Или по-настоящему был влюблён? Лично я, видя эту не слишком милую развязную девочку, не мог сказать про неё ничего хорошего и вряд ли стал бы расстраиваться, брось меня такая.

Наверное, я чего-то не понимал. Меня или ещё никогда не бросали, или я просто ещё не встречался с кем-то серьёзно.

Тут же в моей голове остро кольнуло почти совершенно затёртым воспоминанием… «Я – Мари. Придёшь поиграть со мной ещё раз?»… И чуть погодя – очень свежим: «Ты ведь понимаешь, что убегать некуда, Фрэнки?»

Мари… Джерард…

Меня бросали. И это было очень больно. Просто я так старательно затёр эти события, закопав их под слоем новых впечатлений, что забыл свою реакцию на них. Это было больно. Чертовски больно и обидно. Это непередаваемо: словно твоё сердце – тонкая, хрустальная ваза – в миг разбивается вдребезги, из чего-то цельного превращаясь в тысячи ничего не значащих осколков. Насколько же живуч человек, если выживает после подобного?

Но я был ребёнком, так остро реагирующим на всё… И Мари. Мари была моей первой любовью, которую разбил Джерард. Он разбил мне сердце тем, что просто случайно оказался не в то время не в том месте. Кто знает, что вышло бы у нас с Мари, если бы эти двое с их бабушкой прошли в тот день мимо парка?

Хотя… Если вдуматься, эти яркие переживания однозначно что-то сдвинули во мне. Кажется, именно благодаря этим событиям и своей страдающей, ревущей от боли душе я взялся за гитару в первый раз. Папа удивился, когда узнал: он был уверен, что я пойду по его, ударным, стопам.

Наверное, все испытания и события, вызывающие яркие эмоциональные взрывы, зачем-то нужны. Может, они сдвигают нас с мёртвой точки, выводя на новый уровень? Не знаю. Возможно. Но всё это не отменяет непонимания, потерянности, жгучей боли в груди и обиды, когда тебя бросают.

Я был влюблён. Но не имел отношений. Я вообще не понимал, что происходило между нами с Джи. Но чёрт… Я совершенно не хотел бы услышать от него что-то типа: «Прости, Фрэнк, всё это было грёбаной ошибкой. Это больше никогда не повторится». Нет. Нет, нет… Пусть он делает что угодно, пусть делает вид, что не происходит ничего особенного… Я согласен на многое, лишь бы то, что между нами есть – странное, почти неосязаемое, но с силой портового разгрузочного магнита тянущее нас друг к другу, оставалось реальностью. Реальностью, в которую я верил.

– До завтра, Фрэнки? – Рэй остановился, с интересом глядя на меня. – Мне показалось, что ты шёл и спал с открытыми глазами. Выспись сегодня как следует, хорошо?

– Ага… Прости, задумался, – смутился я. – Где будешь отмечать Рождество?

– С предками, наверное. Может, кто из братьев подтянется. В общем, дома. А ты?

– Не знаю. Или с мамой, или… – я хотел было сказать «с Уэями», но осёкся. Я не был в курсе их планов на Рождество. – Не знаю, короче, – криво улыбнулся я.

– Ладно. Нам главное отыграть как следует, Фрэнки. Так что береги себя, высыпайся и не болей. Бывай! – Торо хлопнул меня по плечу и пошёл в сторону своей улицы, а мне оставался один перекрёсток до дома.

– До завтра, Рэй.

Я шагал быстро, потому что замёрз и чувствовал себя неуютно на тёмном пустом тротуаре. Мама была дома и казалась крайне счастливой.

– Фрэнки? Ты поздно. Раздевайся, я подогрею ужин.

– Мы репетировали. Осталась неделя до выступления, так что Рэй собирается гонять нас каждый день, – говорил я, снимая уличное в своей комнате. – Я так устал… и спать хочу. Но есть хочу сильнее…

Мама смеётся с кухни. Люблю, когда она смеётся. Женский смех – он какой-то другой. Умиротворяющий.

– А у меня для тебя новости, – сказала вдруг она, глядя на меня с улыбкой. Я уже успел прикончить половину тарелки картошки, жареной с луком и томатами. Заинтересованно поднял на неё глаза от еды. – Мы едем в Монклер на Рождество. Одна моя знакомая с новой работы, Бриджит, приглашает в загородный дом небольшую компанию вместе с детьми. Побудем там несколько дней и назад.

Я на секунду оторопел.

– Но у меня выступление прямо в канун…

– Ох, Фрэнки, это не страшно. Отправимся следующим же утром.

Прощайте, мои наглые планы зависнуть у Уэев на каникулах. Прощайте, мечты и надежды снова целовать солёные, обкусанные и пересохшие губы. Блять, я не был готов к такому повороту.

– Правда, здорово? – не унималась мама, и я чувствовал задницей, что это ещё не все «радостные» новости, и она ждёт от меня как минимум щенячьего визга и потока вопросов. Не собираюсь ей подыгрывать.

– Угу…

– Эй, ты не рад? Фрэнки, это ведь здорово! Побудем на природе! Я хотела познакомить тебя с Леоном, мы с ним работаем. У него замечательная дочь, ей семнадцать. Поедем все вместе…

Мама говорила и говорила, но я уже не слушал. Вот оно. Вот в чём дело. Всё встало на свои места. Чужой мужской парфюм, радостная мама, непонятные вечерние отлучки. Какой-то Леон с работы и его семнадцатилетняя дочь. Блять, я попал.