Север помнит (СИ)

Они почти ползком вышли во двор замка. Рядом пугающе близко горели факелы. Они повернули за угол и уткнулись в запертую решетку, проползли обратно и тайком обогнули караульную. Теон увидел, что позади них открываются Восточные ворота, и над ними – насаженные на пики головы Сорена Щитолома, Харля Охотника и Торегга Высокого. Там нет Тормунда. И Аши. Только богам известно, что с ними стало. Беги. Твою мать, Грейджой, беги.

Дверь из железоствола, ведущая под землю, была сломана. Из последних сил он оттолкнул ее в сторону и кубарем слетел вниз по ступеням, все еще держа Манса. Короли Зимы. Роза Винтерфелла. Здесь что-то есть, Мандерли хотел, чтобы мы это нашли… он сказал, что Болтоны не смеют ходить сюда. Старые боги знают, они все знают…

Он лежал на спине, измученный, хрипящий и окровавленный. Баэль-Бард возвращается домой. Кругом была полная темнота, а камни, казалось, дышали ледяным дыханием Долгой Ночи.

- Давай, - прохрипел Манс. – Давай, Перевертыш. Нас кто-нибудь заметит. Кто-нибудь может сюда зайти. Идем. Идем.

Теон с трудом встал на колени. Каждая частичка его тела болела, будто его избили дубиной. Но вдруг Манс обхватил его за плечи и поднял, как он сам недавно поднимал его. Больше не было Абеля и Вонючки, были Манс и Теон. Они с трудом поднялись на ноги и побрели в темную глубину крипты.

========== Давос ==========

Почти три дня он провел в кошмарном тумане снов, яви и холода, который обжигал словно пламя. Порой он видел красную женщину, а порой – свою Марию и четырех сыновей, которых он привел в водяную могилу на Черноводной. Он видел Девана на Стене вместе с Мелисандрой, но все не мог разглядеть его лицо, а когда сын наконец повернулся, его глаза были голубыми, словно смерть. Маленькие Стефф и Станни промелькнули как видения, от них осталось лишь смутное воспоминание. Наконец, напоследок он увидел короля. Станнис, как всегда, стоял, стиснув зубы, и когда он повернулся к своему деснице, его лицо было словно посмертная маска. «Что так долго, Луковый рыцарь?» – проворчал он. – «Думаешь, я могу ждать вечно?»

- Нет, - лихорадочно пробормотал Давос. – Нет, конечно нет. – Чувство вины терзало его хуже, чем удар клинка.

Иногда он приходил в себя и слышал шепот скагосских старух. Он вспоминал, где находится, и понимал, что еще жив, что ему удалось спастись. А потом темнота вновь накрывала его с головой, и ему грезился снег.

О своем спасении он почти ничего не помнил. Помнил только, что наносил удар за ударом ножом из черного стекла, и некоторые из белых призраков таяли и превращались в ледяной дым. Внезапно Давос понял все, что лорд Мандерли рассказывал ему о кинжале, но в то же самое время со всей ясностью сознавал, что врагов просто слишком много и скоро ему конец. В какой-то момент он вспомнил о Станнисе, и ему захотелось плакать. Как может живой человек, даже тот, кого называют возрожденным Азором Ахаи, противостоять этому злу?

Давос был уверен, что эта мысль станет для него последней. Но вдруг краем глаза он заметил вспышку, а потом – яркий огонь. И пока он смотрел, со стороны горы появилась одичалая, держа в обоих руках по факелу, а рядом с ней бежал огромный черный волк, который мог принадлежать только Рикону Старку. Они оба без колебаний ворвались в толпу упырей. Через мгновение ночь наполнилась пылающими мечущимися мертвецами.

Давос опустился на одно колено, чувствуя холод в спине. Его посетила шальная мысль, что это Семеро услышали его и ответили на его молитву, но потом он вспомнил, что Семеро не имеют здесь силы. Он никогда не видел ничего более первобытного, чем огромный лютоволк, разрывающий упыря почти напополам, чем жуткое пламя, когда Мелисандра сжигала Семерых на берегу Драконьего камня, чем свет факела в его темнице, куда его заточили Овсянка и Угорь после попытки убить жрицу, – и все померкло.

Когда Давос пришел в себя, он обнаружил, что лежит обнаженный под шкурами в шатре старух. Спина горела от холода. Он вспомнил, что был ранен стрелой, когда скагосцы взяли его в плен, но боль была совсем другая, куда хуже. От этой боли он потерял сознание, и это стало облегчением, но даже в бреду видениям не было конца. В моменты просветления он пытался утешаться тем, что если Оша не позволила ему умереть, то наверняка она захочет продолжить переговоры. Если же нет, то ей не стоило покидать безопасный круг факелов, она могла бы просто прийти утром к его расчлененному трупу и забрать стеклянный кинжал.

Наконец к вечеру третьего дня Давос окончательно очнулся. Одна из старух, которая знала несколько слов на общем языке, сказала ему, сколько он пролежал, и велела не шевелиться. Один из упырей ранил его, поэтому он балансировал на грани жизни и смерти, и не было ни питья, ни снадобья, чтобы удалить лед из тела. Там был порез, покрытый холодной коркой, и когда Давос прикоснулся к ране, то тут же с шипением отдернул руку. Старуха неодобрительно покачала головой, что-то сказала на древнем языке, а потом помахала у него перед лицом искривленным грязным куском кости. После неуклюжего обмена жестами Давос наконец уяснил, что это рог единорога, известный своими целительными свойствами, и что несколько молодых людей из племени отправились охотиться на единорога, чтобы помочь Давосу.

Давос был тронут, услышав это. Какая необычайная забота о том, кого изначально собирались просто прикончить. Он спросил себя, знают ли скагосцы и Хьяльмар Бьернссон, какую роль в его спасении сыграли Оша и Лохматик. Может быть, пережив ночь на горе, он получил какой-то почетный статус, и теперь ему нужно как-то объяснить, что произошло, не разрушив их заблуждений. Он попытался было сочинить какую-то более или менее правдоподобную историю, но тут в палатку вошла Оша собственной персоной.

Она отпустила сиделку, сказав ей несколько отрывистых слов, и подлила в жаровню побольше тюленьего жира, от которого повалил зловонный дым. Давос дрожал от холода даже под целой грудой шкур, и он подвинулся к огню поближе. Он заговорил только тогда, когда уверился, что они остались одни.

- Спасибо.

Наградой ему был недовольный взгляд.

- Если б у меня была хоть капля мозгов, я бы оставила тебя умирать там. – Оша села на место старухи. Смотрела она цепко и внимательно, словно ястреб. – А вместо этого я вломилась в толпу долбаных Иных, словно я долбаная воительница.

- Тем не менее, ты сделала это, - сказал Давос. – Почему?

Одичалая тряхнула головой.

- И правда, почему? Ты поклонщик, южанин, тебе не было никакого смысла приезжать сюда. Но ты здесь, и я не уверена, что хотела бы видеть, как ты умираешь от рук этих мертвых говнюков. А еще я думала над твоими словами. Мальчику не стоит проводить всю жизнь на Скагосе, и боги свидетели, Болтоны заслуживают наказания. Но даже если это и так, Рикон здесь счастлив, и…

- В безопасности? – закончил Давос, усмехнувшись. – И давно упыри приходят по ночам?

- Если он остается внутри огненного круга, ему гораздо безопаснее здесь, чем там. Но что здесь, что там, он лишь младший сын лорда Старка. По вашим поклонщицким законам, у него появятся права на наследство только если все остальные мертвы. На самом деле мертвы, а не прячутся, как он. И еще одно. Может, тебе удастся заманить Рикона в лодку – да, может, и удастся, если ты не боишься быть малость покусанным. Но хотела бы я посмотреть, как ты управишься с Лохматиком. Зверь совсем одичал, и он питается не только тюленями.

Давос с беспокойством воспринял ее слова. В других обстоятельствах он предпочел бы повесить волка и забрать ребенка. Но в данном случае волк был так же важен, как и мальчик, если даже не важнее. Может, Рикон Старк и похож на свою леди-мать, но доказать его подлинность без волка невозможно.

И все же Давос не намеревался сдаваться из-за каких-то пустяков.

- Волк ведь делает то, что говорит ему мальчик?

- Может, да, - сказала Оша. – А может, и нет. Лучше тебе взять на борт старых богов, контрабандист.

Давос удивленно взглянул на нее.