I'm a slave for you (СИ)

Пуффендуйка, несведущая в делах любовных, кротко улыбнулась и дотронулась своими тоненькими длинными пальчиками до подбородка юноши. Теодор удивился от такого жеста, но не стал одергивать руку девушки. Сложно сказать, какие чувства им сейчас руководили. Банальное любопытство или желание? Нотт никогда не воспринимал Джеки как девушку, к которой стоит присмотреться.

Светловолосая робко вздохнула полной грудью, набираясь смелости, и поцеловала Теодора. Ее мягкие теплые губы ласкали его сухие и тонкие. Джеки показалось, что Тео даже слегка подался вперед, отвечая ей лаской.

Слизеринец замер. Он совершенно не знал, что принято делать в таких ситуациях, и сейчас, будучи застигнутым врасплох, оказался полностью беспомощным перед маленькой девочкой. Как целовать девушку? Да и, стоит ли целовать Джеки? Она же просто ребенок. Несмышленый, глупый, околдованный чарами учтивого юноши. «Неужели я дал ей повод…? Хотя, да, пожалуй. Стоило быть слегка сдержанней. Может оттолкнуть ее? Интересно, это ее первый опыт? Отказ не повредит ее психическому здоровью?» – думал темноволосый юноша.

Нельзя сказать, что Тео был недоволен происходящим. Нельзя сказать, что действия девушки казались юноше недостойными и неприятными. Но также и не скажешь, что он разделял тот неописуемый восторг Джеки. Для него этот поцелуй был первым. Так же, как и пуффендуйка, он первый раз чувствует чужое дыхание на своих губах. А первый опыт, как известно, – самый яркий. Он остается в нашем сердце даже тогда, когда все вокруг меркнет и растворяется в бесконечной реке времени. Воспоминания о нем должны греть нас в холодную пору, и Теодор надеялся, что он будет согрет памятью о поцелуе с Гермионой.

Джеки аккуратно отстранилась от лекаря и увидела, что суровый и холодный взгляд Теодора чуть смягчился. Юноша замер, не зная, что предпринять теперь. Казалось, что всего на секунду, он уронил ту маску, что носит в обществе. Он превратился в неуверенного в себе юношу, полного сомнений.

Но вот, оцепенение прошло, и он, вновь нацепив на себя роль хладнокровного врача, робко улыбнулся девушке, аккуратно поправил ворот пиджака и, скрипнув туфлями, прошел вперед. Ему хотелось обратить это в шутку, глупую детскую забаву и забыть…

– Я надеюсь, что ты выпустишь меня за ворота, – засмеялся Тео.

– Да… Да, простите, – залепетала Джеки.

Служанка не знала, что сподвигло ее на такой подвиг. Ей просто хотелось ощутить его прикосновение, его тепло. Пусть это всего на мгновенье, но ведь когда-то… Когда-нибудь он сможет полюбить ее? Ведь сможет?…

========== 20 - Это моя грязнокровка! ==========

Драко возвращался домой с заседания Совета Пожирателей. Обычно он просто трансгрессировал к самому поместью, где его встречали верные, услужливые слуги, но сейчас юноша хотел немного проветриться. Его голова была забита мыслями о Гермионе. Как только в разуме возникал образ дрожащей от страха худышки – ноги Драко безвольно подкашивались, сердце начинало биться чаще и чаще. В его несчастной душе прочно поселилась злоба. Но на что же он злится? На самого себя и своим пьяным выходкам?

«Она никогда не простит этого, никогда мне этого не забудет», – твердило что-то глубоко внутри. Громкий, гулкий голос раздавался в голове Драко, не давая отвлечься от проклятой грязнокровки. Несчастный юноша, ненавидимый любимой женщиной, присел на скамейку, одиноко стоявшую посреди зеленого сквера.

День неумолимо клонился к вечеру, и яркое золотое солнце потихоньку сползало вниз, за горизонт, окрашивая облака в нежно-розовый цвет. Легкие зефиры сменились по-осеннему холодными ветрами. Они поднимали пыль с многочисленных дорог и шныряли по улице, распугивая редких прохожих.

Малфой, одетый в легкий, облегающий костюм, слегка поежился. Не то, чтобы холод причинял ему дискомфорт. Взращенный в ледяных чертогах Малфой Мэнора, закаленный сырым подземельем Слизерина, он давно научился справляться с легким ощущением покалывания под кожей. Но иногда, в особенно тяжелые минуты, нам всем требуется тепло. Обжигающее тепло солнца, мягкое тепло камина, сладостное тепло другого человека…

Слизеринцу оставалось довольствоваться лишь скупым теплом своего плаща. Он поднял воротник и поплотнее укутался в черную материю, стараясь согреться. Когда-то давно Драко знал заклинание, способное согреть человека в самую страшную стужу. Но это было еще в школе, когда бедолаги-слизеринцы ютились в холодном подвале. Сейчас в голове Малфоя нет места таким заклятьям, как простые домашние чары.

Сейчас чертоги его разума – хранилище всевозможных приемов из книги с пометкой «Смертельно Опасно: Запрещенная Магия». Драко может заставить человека страдать в агонии, ослепить его, заполонить разум страшными видениями, обездвижить или убить самым болезненным способом, но, стыдно признаться, не может согреться в холодную погоду.

Все бытовые заклинания забылись за ненадобностью. Многое забылось еще с тех самых пор, как Драко окончил школу. Старые друзья мертвы, старые враги мертвы, учителя, что раньше имели всеобщее уважение, в лучшем случае – гнут спину за копейки, а в худшем – давно в могиле.

Драко погрузился в сладостные воспоминания о минувших школьных годах. Тогда он был по-настоящему популярен, впрочем, как и сейчас. Одноклассницы так и косились в его сторону. Лишь немногие из них осмеливались заговорить с ним, опасаясь Панси Паркинсон, так прочно занявшей место его «подруги»…

Малфой очень устал. Он проснулся достаточно рано, пробыл в поместье Лорда очень долго, обсуждая с коллегами возможное местонахождение Артура Уизли и его проклятой шайки.

Слизеринец уже больше года гоняется за бандитами, что именуют себя: «Орден Феникса». Ну что за идиотское название? Только этот псих – Дамблдор мог придумать что-то подобное. Раздосадованный мыслями о своей неудаче, Малфой устало прикрыл глаза, и Морфей принял его в свои теплые, желанные объятья.

Драко очутился в большом зале Хогвартса. Мимо него сновали многочисленные ученики, скрытые под тяжелыми черными мантиями. Вот стайка пуффендуйцев с придурковатыми лицами прошла в паре сантиметров от юноши, затем две слизеринки, проходящие мимо, приветливо улыбнулись юноше. Его собственный факультет всегда уважал Малфоя младшего. Статус старосты и ловца слизеринской команды делали свое дело, а именно: зарабатывали уважение в глазах остальных учеников.

Слизеринец замер в проходе, совершенно неподвижно. Он повернул голову и увидел, что со стола Слизерина ему энергично машет Панси, подзывая сесть рядом. «Боже мой, Панси, как ты меня достала», – думал Малфой. Разумеется, он не понял, что все это лишь сон, что на самом деле он уже давно не студент, а Пожиратель, а надоеда – Паркинсон – давно умерла.

Как и учил отец, он выдавил из себя обворожительную улыбку и пошел к столу. Малфой свалился на скамейку прямо напротив Паркинсон. Он сидел спиной к остальным столам и не мог видеть, что же там творится. Дафна и Панси, увлеченно жестикулируя, что-то бурно обсуждали, обмениваясь короткими фразами и поглядывая куда-то вперед, за голову Драко.

Рядом с Панси молча сидел Забини, угрюмо изучающий свежую газету. Крэбб и Гойл звонко смеялись над чем-то, а светловолосая Дафна шептала что-то на ушко Паркинсон. Подруги переглянулись, и ГринГрасс тихо, так, чтобы слышала лишь их скромная серо-зеленая компания, пропела:

– Ну, посмотрите на нее, разве не страшила?

– Она и раньше никогда не была красоткой, а сейчас и вовсе превратилась в распухшую страшилу, – хихикнула в ответ Паркинсон.

Забини, услышав перешептывание двух подруг, лениво поднял голову и уставился куда-то вдаль. На его лице читалось явное недовольство. Блейза раздражало эта жужжащая беседа двух сплетниц, мешающая ему спокойно ознакомиться с новостями из внешнего мира.

– После того матча она от Уизли не отходит… – шепнула Панси, вновь повернувшись к Дафне.

Драко сильно сжал кулаки, так, что костяшки тонких пальцев побелели. Взгляд его холодных серых глаз был прикован к Панси, обсуждающей личную жизнь Уизли. Малфой, конечно, всегда был не прочь опустить рыжего болвана, но он совершенно не желал обсуждать его с Гермионой отношения.