Реабилитация (СИ)

- Мне нужно идти, Алекс.

- Понимаю.

Мою машину было видно из окна, и то, как нетерпеливо Щукин выхаживает вокруг нее.

- У вас все хорошо?

Лучше бы ты оставался в Москве, Корсаков! Так было бы для всех лучше.

- Вроде того.

- Я рад, что хоть кто-то из нас счастлив, - столько яда в его голосе, мне не часто удавалось слышать, он травил мои вены, отталкивая нас, друг от друга все дальше и дальше. Мы всегда кусаем тех, кто ближе.

Не отвечая, я подбираю с пола сумку, комкая в нее белый халат и разворачиваясь на каблуках, хлопаю дверью. Пожалуй, что то и вправду потеряно безвозвратно.

При виде меня, Егор все прочел на лице и, не приставая с расспросами, забрался в машину. Но будь я дурой, если своим дурным и не разговорчивым характером погублю и эти отношения. Парень был слишком дорог мне.

- Егор, давай так, все что я тебе рассказываю о пациентах, вроде тайны. Хорошо?

Кивнул.

- У меня новая пациентка. Девочка четырнадцать лет. У нее переломан позвоночник и, - голос как-то не свойственно мне дрогнул, - ее изнасиловали, и из окна она выбросилась сама.

Проговорил это не чужому человеку, облегчило тугой узел боли внутри. Это было непривычным и странным, но просто нахождение рядом с ним, меня уже исцеляло.

- Кошмар.

Наши руки переплелись, и я позволила себе легкую слабость, опустить свою голову на его плечо.

- Эй, - его пальцы чуть тронули мой подбородок, побуждая заглянуть ему в глаза, - ты сильная, для девочки благословение, что ты будешь с ней.

А я не хочу быть сильной, хотелось выкрикивать на весь мир. Я не хочу вообще быть, кем бы то ни было. Почему мне нельзя, быть как все, не заглядывая каждый день в сводки новостей? Не обдирая руки в кровь до смерти и обратно?

Ответ достаточно прост – потому что не умею ничего другого!

- Егор, так будет всегда. У меня всегда будет на первом месте эта работа. Меня будут дергать по ночам, с семейных праздников, рано или поздно тебе это надоест.

- Ты опять? Мне казалось, мы это обсудили.

Стрижка моя заметно обросла, поэтому пряди волос так и норовили лезть в глаза и на лицо. Рваным движением, я заправила локоны за уши и резко отстранилась от Егора.

- Если ты хоть раз попрекнешь меня этим, я уйду!

Тон получился куда более злым, чем я рассчитывала, но мне было так нужно. Себя переделать невозможно, очень долгие годы мне вкладывали в мозг, это чувство ответственности. Если так хотите, я не принадлежала себе. Всех этих поломанных людей, кто-то должен был лечить. И моя вина лишь в том, что я подписалась на эту роль. Мне было слишком мало лет и подростковый максимализм, твердил мне, что я справлюсь. Жаль, не долго, просто потом было некуда отступать.

Машина взревела после того, как я так нажала на газ, что думала, уши заложит от резкого звука. Периферическим зрением, я все еще наблюдала за Егором. На удивление, парень улыбался.

- Это смешно?

- Нет, абсолютно нет. Просто ты безумно красивая, когда пытаешься что-то доказать.

Повисла неловкая пауза, словно парень очень долго хотел сказать о чем-то, но так и не решался. А я просто была уставшей и разбитой, чтобы анализировать это.

- Вик?

- Что?

- Я люблю тебя.

Слава Богу, машина стояла на светофоре, потому что руль из моих рук выпал мгновенно, и я во все глаза уставилась на хоккеиста. Сзади уже начал собираться поток машин, сигналящих мне о том, что я занимаю проезд. Но я как онемела, следя за тем, как Егор щелкнул аварийкой.

На это ведь люди отвечать должны?

Я тебя люблю.

Я тоже.

Я тебя люблю.

И я.

Но все эти ответы казались кощунственными. Раз я уже слишком поспешила, ответив так Алексу, и вот как все вышло. И дело было не в том, что я сомневалась в своих чувствах к Егору. Совсем не в том! Я по-прежнему сомневалась, имею ли я право, вторгаться в его жизнь.

- Отвечать не обязательно.

Но он врал. Когда человек говорит такие слова, он всегда внутренне рассчитывает на ответ.

Я тебя люблю.

Я тоже.

Я тебя люблю.

И я.

Вновь пронеслось бегущей строкой в моем подсознании, но я как онемела. Словами из всех доступных языков, я не могла емко объяснить, как много парень привнес в мою жизнь, и тем более как безумно много для меня значит.

Должно быть это забавная картина, я потерявшая дар речи туда-сюда открывающая и закрывающая рот в немом звуке.

Пришлось напомнить себе, как коротка наша дорога. Не ответь я ему сейчас, на следующем перекрестке коварная жизнь, может отнять у меня такой шанс, подстроив аварию в которой или он или я погибнем.

Его пальцы холодные, но не чужие.

- Я больше чем просто люблю тебя.

Глава 39.

— Я все еще не знаю, что ты нашла во мне.

— Пусть уж это будет моей заботой, — ответила она.

— А ты это знаешь?

— Не совсем, — ответила она, улыбаясь. — Иначе это не было бы любовью.

Эрих Мария Ремарк “Три товарища”.

Первое, что я почувствовала, зайдя в палату изнасилованной девочки, в нос ударил едкий запах спирта и медикаментов. От него был не отмыться даже тогда, когда я возвращалась домой. Короткие ногти, трещинки на сгибах пальцев, оставшиеся от постоянной носки резиновых медицинских перчаток. Я бы могла узнать из толпы людей, любого кто, так или иначе, работал в медицине, по их таким вот рукам.

Маленькое тельце, привязанное к кровати, было настолько худым и бледным, что всецело напоминало хладный труп. Взгляд безжизненный, не контролированные слезы потоком стекают вниз по избитым щекам на снежно белые простыни.

Со своего места я не видела, какого цвета ее глаза, но готова была поклясться, что они не более чем стеклянные.

Так вот как выглядят живые трупы, было моей первой мыслью. В этой палате было уже некого спасать, живых душ здесь не было.

Тугая материя простыней скручивала ее запястья, щиколотки и шею. При всем желании, она не могла и пальцем пошевелить, лишь моргая.

Глаза были когда-то карими, машинально подметила я, подходя к ней ближе. Такого сочного вишневого цвета с длинными белыми ресницами.

- Здравствуй, я Вика.

Мой голос всегда был чуть ниже обычного женского, и столь же тягучим как мед. Но сейчас, он вовсе не ласкал девочку, от напряжения и не знания как поступить, как себя вести с ней, я каркала по-вороньи. Зря я не столь много внимания уделила урокам психологии, сейчас бы они пригодились.

- Злата?

Никаких эмоций на таком юном лице. Каким извращенцем нужно быть, чтобы похоть поднялась на эту кроху?!

В одиночную палату вошли санитары, проверить, как обстоят у меня дела, и убрать утку из-под девочки. Я поздно сообразила, что один из них мужчина, так сильно ее напугавший. Как только он отвязал руки девочки, чтобы сменить белье под ней, она как чертями подгоняемая, выхватила у меня из пальцев карандаш. Мой тщательно заточенный карандаш, секундой позже воткнутый почти насквозь мне в правую ладонь. Нечеловеческая боль пронзила кисть. Глаза окутало красной пеленой, и разум пошатнулся. Не сразу удалось сообразить, что это именно мой крик прорезал палату, еще больше пугая ребенка. Но и сдерживать его первое время было невыносимо, но все же я взяла себя под контроль, зажимая рот окровавленной ладонью.

Так же я не заметила и то, как в палате оказался Алекс, просто подхватывая меня на руки. На славу Богам я была левшой, и при худшем итоге, могла бы продолжать работать. Карандаш из раны вытащили, обколов новокаином, и заставив проглотить меня обезболивающее средство. Снимок показал, что мои сухожилья целы, и через какое-то время, я буду как новенькая. Все обошлось, но шок до сих пор не сходил с меня.

- Какого хрена, ты стояла там и не убегала?

Корсаков буквально слюной брезжил, как дикая собака. Глаза сверкали так бешено, что я начинала и его бояться.

- Она ребенок, - заплетающимся от стресса и выпитых лекарств языком, прошептала я.