Реабилитация (СИ)

- Злата?

Девочка, как и вчера, лежала на кровати, изменилось лишь количество связывающих ее простыней, чему виной была, в том числе и моя оплошность.

- Злата?

Никакой реакции.

- А знаешь, нас с мамой несколько лет назад мой отец бросил. Но встретившись сегодня с твоим, я поняла, что некоторые папы, сделали бы одолжение, оставив свои семьи.

Как в одном из фильмов ужасов, ее голова дернулась в мою сторону и она захрипела. На самом деле попыталась заговорить но, не делая этого несколько дней, должно быть не сразу получилось.

- Ты хочешь умереть?

Едва заметный наклон головы, мне могло и показаться.

- Ты же знаешь Алекса Корсакова? Можешь не отвечать, я знаю о том, что вы знакомы. Но не думаю, что ты знаешь о том, что этот человек тоже хотел умереть в свое время.

Бьюсь об заклад, была бы девочка в лучшем состоянии, она бы начала со мной спорить. Вот оно, не профессионально давить на больные точки и пересекаться с личной жизнью пациента, но ради того чтобы она отбросила свою суицидальную идею, я готова и так промахнуться.

- Его родители погибли и его окружали ни те люди, пользующиеся его состоянием и душевным и материальным. Никому не говори, но он начал принимать наркотики, и это его почти сгубило. Я жалею лишь о том, что тогда меня не было в его жизни. Я не переоцениваю свою значимость, но лучше я, чем никого, верно? Сейчас я есть в твоей жизни, ты можешь и не передумать жить, просто знай, что меня твоя смерть не осчастливит. А я хрупкая, ломаюсь быстро.

Для демонстрации показываю ей раненую руку.

- Я не хотела.

Ее тонкий голосок на уровне помех в радиусе мобильной связи, но в палате так тихо, что я могу разобрать слова.

- Хотела, - ее глаза застилают слезы, но я не замолкаю, - ты хотела защищаться. И с того дня в твоей жизни, ты будешь хотеть защищаться всегда. Этот инстинкт те ублюдки втерли тебе под кожу. Другого не будет. Ты не забудешь, не убежишь ни от этого, ни от себя. Но ты можешь научиться, как то жить в этой агонии. Без ног, ты слаба! Тебя можно раздавить как муху, но вот если ты заново научишься ходить, быть может, ты научишься защищаться.

- У меня плохое зрение, - девочка указывает взглядом на мой бейджик.

- Вика.

- Ты, правда, меня не бросишь?

Внутренний зловещий смех, выталкивал гнилой образ ее отца из души. Уже раз его дочь пострадала из-за него, но не сейчас.

- Я могу и бросить, но только тогда, когда ты станешь настолько сильной, чтобы не сбрасывать себя с крыши, а улыбаться. Поешь, пожалуйста, я скоро вернусь.

Глава 42.

Выстоять – вот что главное. Когда-нибудь ты понадобишься. Ради этого надо сберечь себя и быть наготове.

Эрих Мария Ремарк “Триумфальная арка”

В больничном коридоре раздался крик, и затем топот нескольких пар ног. Тревожный сигнал для любого находящегося вблизи. Для тех, кто просто зашел погостить, он означает встать в сторонку и не путаться под ногами, для нас же медиков, побросать все свои дела и расценить, не нужна ли твоя помощь.

В этот момент я только-только первый раз за день присела в расслабленной позе и решила выпить кофе. Ноги пульсировали и наливались тяжестью, поясницу ломило, в голове стоял несравненный гул голосов. Только услышав крик, я даже не анализируя того что делаю, схватила телефон и стетоскоп со стола, и выскочила из кабинета. В отделении был всего один ребенок, который мог так кричать. И это была Злата.

Ее крик для меня был как нож по сердцу.

- Что здесь происходит?

От моего требовательного тона, на долю секунды все замерли, а потом из сбивчивой речи медсестер я поняла лишь то, что девочку навещал отец, а после его ухода с ней случилась истерика.

- Санитаров уже позвали, Виктория Юрьевна.

Протараторила Ольга, одна из постовых медсестер. Женщине на вид было лет тридцать пять и, по всей видимости, особым умом она не блистала.

- А если бы там был ваш ребенок, вы бы тоже вызвали бригаду зачистки?

Мой тон настолько сочился желчью, что свободно мог расплавить ее тело, даже не соприкасаясь со мной. Но я всегда была такой, если кто-то пытался навредить более слабому, я не могла пройти мимо.

- Ну, нет, конечно.

Почти мыча, выдала женщина, тем самым продемонстрировав себя еще более глупой в моих глазах.

- У вас есть дети?- на этот раз я обращалась не только к ней, но и ко всем зевакам вокруг, - а вот теперь представьте, что ваш ребенок подвергся насилию, а потом взрослые дяди и тети, измываются над ним еще больше. Как бы вы отнеслись к этому? Думаю, не поступали так же, так ведь?

Выдохнула.

Я никогда не пользовалась тем, что среди начальства меня любили, но сейчас гнев буквально переполнял меня. К этому маленькому затравленному зверьку в палате, подходили, чуть ли не с вилами и криками – сжечь ведьму!

- Если еще раз, подобное повторится, я доложу об этом напрямую Корсакову или Вознесенскому. Всем ясно? Займитесь работой!

Со стороны это выглядело более чем чудно, маленькая девочка руководит процессом в отнюдь не маленьком отделении, но если бы их не припугнуть, они и санитаров из психиатрии позвать могут.

А она не сумасшедшая, она просто рано начала познавать сумасшествие этого мира.

Телефон завибрировал.

- Да, - по дурной привычке не глядя, кто звонит, почти прорычала в трубку я.

- Я не вовремя?

Голос Егора слышался нечетко, скорее всего, парень звонил с улицы. Но почему так, ведь у него на это время тренировка.

И что сказать? Вновь проблемы на работе? Да, не вовремя, потому что у меня за закрытыми дверьми насмерть перепуганный ребенок. А ты можешь подождать. Несомненно, Щукину я уделяла куда больше времени, когда он был моим пациентам, и он к этому обращению привык.

- Вик?

Тишина затянулась, а я все еще не могла подобрать правильных слов. Но четко понимала, жизнь девочки важнее, моих отношений.

- Я на работе Егор, и да не вовремя.

Можно было бы пуститься в пространственные объяснения того, что и почему я так сказала, но в сухом остатке, факта это не изменит.

- Я хотел извиниться. Порой я не понимаю, как важно-то чем ты занимаешься. Куда важнее чем многое из того что я предъявлял тебе. Я, правда, понимаю это, и я действительно люблю тебя.

Я даже от удивления, на доли секунды перестала дышать. Это не он сейчас должен был извиняться, а я.

Был у меня странный грех, всегда того не желая, я ломала людей. Но вот в чем беда, я уважала этого мальчика больше чем кого бы то ни было в своей жизни. И была готова на то, чтобы разбиться самой, чем сделать хотя бы скол на его личности.

- Не извиняю, Егор. Потому что ты не неправ. И еще, я действительно занята, у моей маленькой пациентки истерика, прости, но давай я лучше заеду за тобой после тренировки.

На том конце провода раздался смех.

- Виктория, ты совсем заработалась? Вспомни про свою руку. Я сам подожду тебя с работы, хорошо?

А ведь со всем этим, я действительно отключила силой воли пульсацию боли в правой кисти.

- Хорошо.

Я не любила прощания, а потому просто сбросила вызов. Это странное ощущение наполненности и своей причастности к чему-то стоящему не покидало меня. С этим чувством, я сделала последний шаг, до двери палаты Златы Пуховой, с ним же я повернула дверную ручку. Это было моим любимым выражением.

Жить значит – поворачивать дверные ручки.

Всегда было так, был выход, был новый ход, были окна и двери, иногда люки. Но всегда эти поверхности жизни были оснащены замысловатыми ручками. Некая издевка судьбы, - поверни и тебе откроют.

Мой рот распахнулся в немом изумлении и неверии того, что я вижу. Такого просто быть не могло. Не после нашей утренней беседы, не после того, как девочка с аппетитом поела, и уж тем более самое эгоистичное – не после того как моя жизнь со звонком Егора стала налаживаться.

Я ощутила себя резиновой куклой, и на таких же резиновых ногах я сделала еще два шага.