Сердце в тысячу свечей (СИ)

«Как же я скучала по тебе, Пит, как же ты мне нужен!».

– Я люблю тебя, – шепчет он, и я хочу ответить, но память зачем-то подсовывает воспоминания о том, как он – вот так же жарко – целовал Ребекку.

И я молчу, не убегаю от него, но и не решаюсь признаться в том, как сильно завишу от него, как невыносимо люблю.

– Пора, – одергивает нас Кларисса, и я не сопротивляюсь, когда она тянет меня в сторону.

Делая вид, что поправляет розы в моей прическе, капитолийка произносит так, чтобы слышала только я.

– Нож у него в рукаве, Китнисс. – Киваю. – Постарайся остановить Пита, пока не станет слишком поздно.

***

Когда мы с Питом выходим на террасу, я щурюсь от солнца, бьющего прямо в глаза.

На площадь перед дворцом собралось так много людей, что они похожи на цветной океан, расплескавшийся вокруг. Президент аплодирует нам вместе с остальными и, едва мы приближаемся, тянется, чтобы обнять меня.

– Мистер Мелларк, мисс Эвердин, я рад быть гостем на вашем празднике, – произносит он, – сегодня ваш день!

Пит рассеян и отстранен, а я исподтишка поглядываю на его руки – выискиваю нож, но тот запрятан так искусно, что я даже допускаю мысль о злой шутке, устроенной Клариссой.

Безгласая девушка, по случаю наряженная в пышное платье, приносит два кольца, разложенные на зеленой подушечке, и я наблюдаю, как Пит берет свое, чтобы символично надеть мне на палец. Его руки горячие по сравнению с моими, но нежность, даже неосознанная, сквозит в каждом движении.

У меня самой все выходит абсолютно неловко: от волнения не удерживаю колечко, и оно, звякнув, описывает узор у ног Пита. Охаю: упавшее кольцо одна из самых плохих примет на свадьбе и такая… похожая на правду! Неужели, это знак свыше, предупреждающий меня о том, что задуманное Питом осуществится?

Он опускается передо мной на одно колено, сам поднимает упавший кусочек золота и возвращает мне. Мои руки трясутся, но я все-таки окольцовываю Пита.

– Объявляю вас мужем и женой, – говорит Сноу, и зрители поддерживают его дружным криком. – Можешь поцеловать свою жену, Пит…

Он мой муж… А я его жена. Две половинки…

В Двенадцатом мы бы, непременно, испекли хлеб и произнесли клятвы любви и верности, но здесь, в Капитолии, все проще, к тому же, многие уверены, что мы с Питом уже были женаты, а нынешняя церемония – дань уважения к Сноу.

Рассматриваю Пита, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня. От него пахнет розами – как и от всего здесь, а еще… страхом. Я улавливаю этот аромат, даже несмотря на то, что не могла бы описать его в точности, – мне и самой страшно не меньше, в том числе и за жизнь Пита.

– Не делай этого, прошу тебя… – молю я, когда губы Пита почти касаются моих.

Я жду, что он догадается – мне известны его планы, но вместо этого лицо теперь уже мужа искажается как от боли. Пит быстро, но холодно целует меня и тут же отстраняется. Поворачиваюсь к нему, чтобы попытаться объяснить свои слова, однако не выходит – толпа ликует так громко, что остается лишь кричать, а этого я сделать не могу.

Сноу, развернувшись к народу, рассказывает о том, как символичен наш с Питом союз, но я не свожу глаз с любимого и подмечаю резкую перемену, случившуюся в нем. Подсознательно я улавливаю момент, когда Пит решает действовать: он тянется к запястью, нащупывая рукоять оружия, и мое сердце, кажется, ускоряется в разы.

Он чуть вертит головой, осматривается, а я, как молитву, одними губами повторяю его имя. Едва его взгляд доходит до меня, я использую это, повысив голос:

– Не делай этого!

Пит недоуменно сводит брови, но не отказывается от своей задумки.

– Прости меня, – шепчет он и отворачивается.

С ужасом, почти паническим, я осознаю, что до рокового мига остаются секунды. И решение приходит само: я не дам Питу умереть – не позволю! Он считает, что президент достоит смерти? Что ж, я принимаю его выбор. Только сделаю все сама.

Долги надо платить!

С криком я бросаюсь вперед и обхватываю Сноу за плечи – перед нами пропасть, в которую мы отправимся вместе. Отталкиваюсь, готовая отдаться полету, но внезапная вспышка боли опаляет спину. Успеваю подумать о том, что это нож Пита прошелся по мне, но практически сразу это становится не важно.

Острые ступени впиваются в бока и бьют по рукам, жалят ноги, пока я кубарем лечу вниз. Мир трясется и вращается, вызывая тошноту.

А потом резкий удар прекращает мое движение: тело распластывается у основания лестницы, и чувство такое, что ни единого неповрежденного кусочка не остается на нем. Болит все, кроме души: с извращенным удовольствием я вижу лужу крови, растекающейся рядом со Сноу; его шея выгнута, а глаза – ставшие стеклянными – смотрят сквозь меня.

«Получилось, Пит…» – рождается в сознании слабая мысль, и тут же темнота окутывает меня, как одеялом.

В звенящей тишине я слышу только гул ниоткуда взявшихся барабанов – они как гром, среди неба, не предвещавшего дождя. И крик – безумный, животный вопль, пронзающий мое сердце, – Пит зовет меня.

Предпринимаю попытку пошевелиться, но это вызывает лишь вспышку адской боли, забирающий у меня все силы. Я проваливаюсь в пустоту.

***

Открываю глаза уже в больнице: мерный писк оборудования, запах карболки и боль в правой сломанной руке – они мои спутники на протяжении последних двух недель. Меня не выпускают отсюда, хотя и повторяют, что я не пленница.

Революция победила.

Я убила президента.

Но повесят за это, скорее всего, Пита.

Ему предъявлено обвинение в покушении на убийство. Гейл сказал, что до суда Пита заперли в одиночной камере, и я не теряю надежды, но исход процесса никому не ясен.

Несколько дней назад состоялась показательная казнь нескольких приближенных Сноу: трех его советников, внучку и около десятка постоянных обитателей дворца расстреляли за попрание конституции Панема и преступления против его жителей. Кларисса оказалась в числе погибших – лично Финник Одейр, победитель Игр из Четвертого дистрикта свидетельствовал против нее и добивался вынесения смертного приговора.

Вчера я виделась с Прим – мой Утенок жива и здорова, красива и весела. Мы проплакали почти все время встречи – не могли нарадоваться тому, что все позади.

«Пит»? — верчу кольцо, которое никто не посмел у меня отобрать, – символ того, что я теперь замужняя женщина.

Я считаю дни без него и не перестаю повторять, что именно я столкнула Сноу с той злосчастной лестницы. Все без толку – каждый, кто присутствовал на площади, видел, что Пит достал нож – след от него до сих пор не до конца затянулся на моем собственном теле.

Я не знаю, как буду жить, если Пита казнят. Скорее всего, просто не буду – без него я не смогу.

– Привет.

Поначалу мне кажется, что у меня галлюцинация. Он стоит на пороге больничной палаты, осунувшийся, с немытой головой, и темные круги пролегают под его глазами – и все-таки это Пит. Мой Пит.

Любимый. Единственный.

Открываю ему объятия – ту руку, которая не затянута в гипс, и Пит шагает мне навстречу, стискивает так сильно, что того и гляди затрещат кости, но я не жалуюсь, наоборот, безумно улыбаюсь и обнимаю, как могу.

– Как тебя выпустили? Гейл сказал, суд только завтра!

– Знаю, он обещал мне.

– Зачем?

Пит выглядит смущенным.

– Если бы меня все-таки решили прикончить, у тебя не было бы шанса что-нибудь с этим сделать, навредив себе, – признается он.

– Оу! – только и выдыхаю я. – А сейчас? Тебя отпустили?

Пит присаживается на край кровати, но не выпускает моей руки: наши пальцы переплетены, и каждый боится отпустить другого.

– Все закончилось вчера. Меня осудили, Китнисс. Покушение на президента. Но все-таки не убийство – это, фактически, спасло мне жизнь, ты спасла мне жизнь…

Кажется, только сейчас я замечаю, что слушала его, затаив дыхание, и с шумом выдыхаю, ощутив огромное облегчение. Наклоняю его голову к себе и целую в лоб, слезинка скатывается по щеке, но это от счастья.