Реабилитация (СИ)

Через силу натянула на себя спортивный костюм и, сложив хирургичку в пакет, перевязала волосы лентой.

- Я готова.

Алекс лишь кивнул головой и продолжил болтать по телефону. Выражение лица у него было озадаченным, и я не решилась его перебивать, тихо устроившись в кресле. По обрывкам его фраз я поняла, что говорил он с Вознесенским и мужчины явно спорили.

После того, как Корсаков отключился, и как ни в чем не бывало, подхватил свою сумку с пола, направился на выход.

- Алекс, о чем говорили?

- Подслушивать не хорошо, котенок!

Нахмурилась. Всегда когда мужчина переходил на ласковые прозвища, этим он пытался отвлечь меня.

- Алекс.

- Ок. Вознесенский, не доволен, что я не смог уговорить тебя поехать в Берлин.

Выдохнула. Все живы, здоровы, а значит, все остальное можно пережить.

- Алекс, ты же не моя нянька. Я вполне адекватна, для того чтобы принимать решения самостоятельно.

Корсаков посмотрел на меня так, будто сильно сомневался в моих последних словах, но благоразумно решил промолчать.

- В любом случае, не обижайся на него. Николай Константинович, любит тебя.

- И тебя. Сколько раз он уже пытался нас свести? Ведь за этим он послал тебя в Москву?

- Догадливая ты моя, пошли!

Очутиться спустя почти полгода в родной больнице, было не более чем, приятно. Я скучала по персоналу, по атмосфере, да даже по самому зданию из желтого кирпича. Поприветствовав всех и старательно выслушав негодование Николая Константиновича, я просто радовалась тому, что он был рядом. Мой второй отец, человек способный своей добротой и мудростью, поставить мой раскаленный мозг на место.

- Ну что ж, поругал, а теперь похвалю. Ты очень выросла в профессиональном плане, девочка моя. Я получил твой отчет о проделанной работе, и я очень – очень доволен тобой. Признаться, только я и верил, в то, что ты поднимешь Егора.

- Спасибо.

Я сидела на диванчике в ординаторской, и не знала ни куда деть себя, ни о чем со всеми ними говорить. Выпав на полгода из обоймы, слаженного коллектива, я только теперь осознавала, как тяжело работается этим людям. Старое оборудование, порванный и перемотанной синий лентой телефон в ординаторской, выбоины в полу. Картина была поистине плачевной, и так будет оставаться и всегда. Спонсоров у нас не было.

- Что не тот уровень?

Обиды в голосе Вознесенского не было, скорее сухое понимание происходящего.

- Нет, что вы!

- Вика, приезд сюда, шаг назад. И ты моя девочка, это все острее понимаешь, - он морщинистой рукой, берет мои пальцы, и пытается унять внутреннею дрожь, - почему ты вернулась, только начистоту?

Смотря в его голубые, слегка слезливые от старости глаза, я испытываю прилив неимоверной нежности и благодарности этому человеку. Если бы у меня была дочь, как бы я реагировала, на ее отказ от лучшей жизни?

- Я влюбилась в Егора.

- На столько, что это оттеснило твою мечту?

«Я женат, и ради любимой женщины оставил бы все». Всплыли в памяти слова Макеева. Настолько ли я полюбила парня, невозможной любовью, чтобы растратить все годы каторжной работы?

- Если бы я точно знала ответ на этот вопрос, я бы не срывалась на близких мне людей.

- Вылет завтра.

Ладони у него теплые и шершавые, дужки очков слегка отливают серебром. Мужчина давно посидел, но при этом не утратил своей привлекательности, жаль, что работа оставила его одиноким. Еще один пример на моих глазах, что совместить работу в больнице и личную жизнь, крайне виртуозно.

- Вы когда-нибудь жалели, что прожили всю свою жизнь в этих стенах?

- К счастью, у меня есть вы с Сашей. Но что таиться, я старею и скоро приход заслуженной пенсии. Что я буду делать потом? Доживать, девочка моя.

Неосознанно глажу его руку.

- Я всегда буду с вами, как и Алекс.

- Никто не примет решение за тебя, Виктория. Но мой совет прост – вылет завтра, и я бы хотел проводить тебя до аэропорта. Я и твоя мама тоже.

- И Алекс.

- Саша отрывает тебя от сердца, Вика. Подумай, что такое настоящая любовь, - чуть медлит, давая мне, время на раздумья, - чаю?

Голова идет кругом. Не потому ли, я всю эту неделю оставляла вещи не распакованными, что глубоко в душе обдумывала правильность принятого решения.

- И еще, не в моих правилах, вмешиваться в личную жизнь. Но ты девочка, моя дочь. Подумай, захочется ли тебе коверкать жизнь парня?

- Почему коверкать?

- Ему восемнадцать, Вика. И я хорошо его знаю. Егор начнет из кожи вон лезть, чтобы сровняться с тобой по статусу. Или ему придется болезненно расти, или тебе топтаться на месте. Ты хочешь этого для вас обоих?

- Нет.

Едва шепчу, а, кажется, что звуки отлетают от стен, пробивая меня насквозь, как дротики.

- Но если ты не уедешь, Виктория, вы поломаете жизнь друг друга.

Я хорошо изучила учителя, слова были не его. Вспомнился осуждающий взгляд мамы Егора на вокзале, она боялась, что взрослая тетя навредит ее сыну. С Николаем Константиновичем они дружили, и не оставалось сомнения, что она поделилась своими опасениями с ним.

- Вы, правда, так считаете? - голос уже и вовсе хрипел.

На стол рядом со мной опустилась дымящаяся кружка с чаем.

- Ты сильная и умная, Виктория. Но, в сущности, ты еще ребенок, поверь мне, так будет лучше.

Вспомнился дождь из порванных листков билета на Берлин. Получается, это было пустой демонстрацией и меня было так легко уговорить.

В ординаторскую вошел Алекс, и лишь взглянув на мое лицо, метнул гневный взгляд в сторону Вознесенского.

- Я же просил!

Тело била мелкая дрожь и было страшно, сколько еще испытаний может выдержать психика одного единственного человека?

- Алекс, не надо, - тихо пропищала я.

- Что не надо? Кто дал вам всем право лезть в ее жизнь? Николай Константинович, может вы не заметили, но ваш воробышек вырос в двадцатипятилетнюю самостоятельную женщину!

- Саша, не повышай тон.

Еще их ссор, мне и не хватало!

- Тише, тише, Алекс! Не порть мне последний день перед отлетом.

На меня уставились две пары голубых глаз, а я побоялась прикусить себе язык, но сказанного не воротишь.

Глава 31.

Никто не рождается сильным или слабым, волевым или безвольным. И силу, и ясность сознания нужно выстрадать. Судьба гнездится не в самом человеке, а витает вокруг него.

Альбер Камю. Счастливая смерть.

Полгода в Берлине прошли как один день для меня. Мне нравилось учиться, нравилась похвала, нравилось видеть результат. Здесь в нас вкладывали неоценимые знания, прибавить к этому стремление их получить и вот вам результат, я прошла на категорию.

На все это время поклялась себе забыть все то, что могло меня раньше времени вернуть в Россию, и я так и сделала.

Раз в неделю мне звонила мать или Алекс Корсаков, они в основном справлялись о том, как я, и по моей просьбе не рассказывали ничего о России и всем в ней происходящим. Где – то глубоко в душе, засела обида на Вознесенского и с ним я общалась мало, в основном по делу. По истечению шести месяцев было решено, что я приеду домой, сдам все свои дела и уеду с Корсаковым в Москву. Близких мне людей это известие порадовало, куда сильнее чем меня саму, но все же….

Умылась.

Чтобы выглядеть старше, мне пришлось сделать новую стрижку - каре, чуть ниже линии скул. Укладка мне шла, но с некоторых пор, я совершенно перестала узнавать себя в зеркале.

Колючий испытывающий взгляд, упрямая линия губ, локон шоколадных волос, заложенный за ушную раковину с продетой в нее дорогой сережкой. Здесь учили не только новым знаниям, но и чему – то очень важному для жизни – иметь цену и не отступать от нее.

В экстремальных условиях, человек может выучить язык, примириться с местной культурой, да вот только друзей мне по-прежнему было трудно заводить.

Вновь собирая чемодан, я вытерла со лба испарину, пытаясь уместить вещи, купленные в Германии, как подарки для родных. Широкая русская душа, вмещает в себя многое, а вот физически это довольно трудно унести. Александр встретит меня дома в аэропорту, и признаться, я все еще не готова была к этой встрече. После того, как я сообщила ему о том, что буду работать с ним в Москве, он будто понял для себя нечто иное, чем просто предложение совместно работать.