Звездный демон (СИ)

Он почтительно поклонился и остался в таком положении.

- Прошу дать мне божественное копье, - проговорил Менес, и только высказав дерзкую просьбу, поднял глаза снова.

Глаза “Себека” полыхнули, плечи содрогнулись – болотное чудище усмехнулось.

- Божественное копье! Что ж, ты того стоишь, хоть и мальчишка!

- Возьмите еще лодку и мешки, чтобы увезти хлеб, - улыбаясь, сказал Менес; глаза его сверкали.

Тяжелая бронированная лапа дружески ударила Менеса по голому плечу, оставив красные вмятины. Юноша не дрогнул и даже не поморщился.

Отряд состоял всего из шести человек – один “зверобог” в соколиной маске, десятник; трое рядовых воинов с копьями и двое – с божественным оружием. Одним из таких копьеносцев был Менес. В отряде оказался еще один юноша его лет, но ему божественного копья не доверили.

Потому что в этом юном солдате не было той уверенности, той злости, что в Менесе: оружие бога могли держать только достойные руки, особенно когда это видела чернь.

Каратели отправились по реке. До деревеньки было рукой подать; и, однако же, эти люди осмелились бунтовать в виду гарнизона…

С лица Менеса не сходила жестокая усмешка. На нем была такая же форма, что он носил, когда жил при дворце: белая юбка, воротник-доспех и шлем, через отверстие в котором была выпущена длинная коса. Копье казалось на вид тяжеловато для юношеских рук, но Менес нес его так, как будто оно не имело веса.

Менес не знал, заметили ли их издали селяне – только надрывно залаяла чья-то собака, должно быть, такая же голодная, как и хозяева. Отряд приблизился к плетеной изгороди, обмазанной глиной; та повалилась с одного боку, но и так ничего не отгораживала.

Тем, кто единственно мог бы их ограбить, такие стены были не препона.

И сейчас эти грабители спокойно прошли по упавшему плетню и стали посреди селения, которое казалось вымершим. Из глинобитных хижин не доносилось ни звука. Собака, привязанная к изгороди, теперь редко жалобно тявкала.

Начальник отряда взял копье наперевес; оружие щелкнуло.

- А ну выходи! – рявкнул он своим устрашающим голосом.

Ни звука в ответ; и тогда Менес, державшийся чуть позади, взял наперевес свое копье и спокойно выстрелил в землю посреди деревни. Самих воинов на миг оглушил грохот и ослепила вспышка. Полетели комья земли, дождем осыпавшейся на плечи карателей.

Менес услышал женские крики, увидел какое-то движение; с другой стороны приотворилась дверь.

- Если никто не выйдет, застрелю пса! – сказал юный воин и прицелился в собаку.

Но селяне уже и так выползли из домов – согбенные, загорелые до черноты, одетые в лохмотья. Преждевременно состарившиеся. Из-под рваных накидок, из-под черных и седых спутанных волос смотрели враждебные испуганные глаза.

- Что вам надо? – наконец спросил какой-то мужчина. – Мы все отдали, больше ничего нет!

- Отдавайте пшеницу, или всех положу на месте! – рявкнул “Хор”. Он снова щелкнул копьем-огнеметом.

- Да какую пшеницу, мучитель! – пронзительно крикнула старуха с порога другого дома. – Твой бог сперва всех наших мужчин забрал, а потом весь наш хлеб спалил, слышал, какая засуха была? А теперь подавай ему зерно! Нет у нас ничего! Стреляй, все одно помирать!

- Погоди, господин, - попросил тут Менес, быстро выступив вперед; иначе глотку голосившей старухе и вправду мог заткнуть выстрел.

Юноша повел копьем, как будто тоже целясь в женщину; и та вдруг умолкла.

- У вас совсем ничего не уродилось? – спросил он, пристально глядя на нее.

- Уродилось, - сказала бабка; она явно оробела, как будто ее пыл вдруг погас. – Да только мало…

- Давайте сколько есть, - перебил юный воин. – Если бог требует больше, чем вы можете дать, заберем все подчистую. Где зерно?

- Мы не скажем! – крикнул мужчина, второй отчаянный человек в селении.

Менес пожал плечами.

- Ну так мы сами обыщем всю деревню и найдем ваше зернохранилище. Это недолго.

Селяне молчали, припав к земле и глядя исподлобья на своих врагов. Что они надеялись выгадать?

- Господин, кажется, это здесь, - произнес Менес, углядев большое строение, напоминавшее амбар. – Пусть приготовят мешки. Мы увезем все сразу.

Хлеб и в самом деле нашелся там, где Менес и сказал, – и его было действительно мало. Они обрекали деревню на голодную смерть.

Когда воины уже взвалили на свои крепкие плечи несколько небольших мешков с пшеницей и собирались под общий вой покинуть селение, та же старуха крикнула им в спину:

- Что же нам теперь есть?

- Ешьте семена лотоса. Ешьте землю, - спокойно отозвался Менес; глаза его блестели. – Ра повелел, чтобы было так: так и будет!

- Он демон, твой Ра!.. – крикнула старуха, брызжа слюной.

Начальник резко развернулся; копье его, вспыхнув огнем, раскрылось.

- Не стоит, господин, она и так скоро помрет! – сказал Менес, быстро шагнув к “Хору”. – Мошкара не может укусить солнце!

- Отлично, - похвалил его начальник, когда они погрузили пшеницу в лодку и отчалили от деревни. – Ты далеко пойдешь, парень!

- Слава великому Ра, - сказал Менес, взглянув на “Хора” и тут же потупившись. – Это он дает нам силу, чтобы усмирять нечестивцев!

- Слава Ра! – воскликнули воины, потрясая оружием. – Да живет Ра вечно!

Менес замолчал, никак больше не пытаясь выделиться и не упоминая о своей доблести. Начальнику очень понравилась скромность новобранца, а еще больше - его свирепость и беспощадность, неожиданные в таком юнце. “Хор” даже подумал было представить Менеса к награде, но потом решил, что для первого раза это чересчур. Мальчишка еще загордится.

- Так твой отец начальник стражи бога, такой большой господин? – спросил “Хор” Менеса, как будто сам не знал. – Чем ты-то сплоховал?

- Я не подошел для служения великому богу. Может быть, пригожусь здесь, - ответил тот, не улыбаясь и думая о чем-то странном.

Начальник качнул своей страшной птичьей головой.

Мудреный мальчишка, рановато его представлять к награде. Пусть еще послужит, покажет себя.

* Такой социальный строй в значительной степени списан с подлинного древнеегипетского социального строя, с его обожествлением фараона и закрепощением деревень, облагавшихся налогом в пользу приближенных царя, воинов и жрецов.

========== Глава 21 ==========

Киа мерила время сезонами года* – так однообразны и тоскливы были ее дни, и так быстро мелькали они один за другим, как спицы колеса.

Со дня расставания с Менесом прошло время ахет, время перет, время шему; потом опять ахет, перет, шему. Когда наступил третий сезон ахет, Киа почувствовала себя в тягости.

Ей шел семнадцатый год, и в деревне к этому возрасту женщины производили на свет уже не по одному ребенку. Часто успевали и похоронить не по одному ребенку…

Ее бесплодие тревожило господ, в чьем доме она жила, и ее супруга и господина – прежде всего; но люди Ра хорошо знали, что их женщины малоплодны. Зато дети, появлявшиеся на свет в семьях воинов и мастеров Ра, почти никогда не умирали во младенчестве, исключая несчастные случаи. Редко умирали и роженицы.

Мерсу, матерый волк, дослужившийся-таки до чина десятника и получивший вожделенную звериную маску, был счастлив и горд, узнав о своем отцовстве. Счастливы и горды были и его старый отец, и забитая мать…

Одна Киа была несчастна.

Чем больше она принадлежала своему мужу и этой семье, тем сильнее истончались узы, связывавшие ее с далеким Менесом. Этот юноша уже казался ей сказкой. Слишком непохож он был на все, что ее окружало.

А теперь Киа приковала к дому самая прочная из цепей. Будь она по-прежнему селянкой, она легко могла бы потерять ребенка: детей, которых деревенские женщины рожали помногу, слишком часто пожирали болезни… или голод. Но будь Киа селянкой, она не смогла бы вообще ничего. Это худшее рабство в стране.