Нет вестей с небес (СИ)

— Как будто я еще должна выбирать!

Но скоро обещало закончиться…

I can’t show you any more

The things I’ve learned from you

Cause life just took you away

Осталось только пополнить запас патронов и гранат, и можно было приступать к осуществлению плана. Безумного плана.

— Знаете, что такое безумие… Безумие — это… Ха-ха… Опять только твои слова. Будь ты проклят, — она смеялась, но без радости, скорее просто кривила рот, скорее насмехалась над собой. Теперь.

Джунгли плыли над головой плотным покровом изумрудной листвы, а под ногами расстилался ковер из короткоживущих сочных трав. Природа казалась вечной, хотя ее выжигали, ее уничтожали, над ней тоже глумились, как и над всем живым на этом острове, над друг другом, над собой. А человек так мало выдерживал, а человек так хрупок, человек — бамбук на ветру: когда-то поет флейтой сякухати, когда-то прорастает молодыми заостренными побегами через привязанного пленника. Человек слишком редко умеет петь, все больше прорастать. Здесь так всегда. Она вот уже давно потеряла понимание, что значит «петь», умея только «прорастать».

Что осталось ей? Ничего. Или же…

Только автомат через плечо и тянущий к земле своей тяжестью истрепанный бронежилет. Больше ничего. Может быть, ее уже вовсе и не стало.

— Что ты имел в виду в своем безумии? Но, ч*рт бы тебя побрал, ты был слишком прав! Я теперь ничем не лучше. Я — это ты. Будь ты проклят… Вернись… Будь проклят, вернись… Будь ты проклят! Только вернись… — бормотала она, бредя через джунгли острова к ближайшему аванпосту.

Don’t play games with the ones who love you

Cause I hear a voice who says:

I love you… I’ll kill you…

Один образ преследовал ее, мучил, вкраплялся в ее сознание бредовыми видениями. Образ врага, к которому оказалась устремлена вся ее ненависть. Но вот только сейчас она начала сомневаться, ненависть ли это? Если ненависть, значит, она ощущала себя живой только ненавидя. Да, ненависть, ведь он убил Оливера, но только друзья предавали, а враг сдержал обещание. Он столько раз ее убивал, что постепенно она решила: живой быть лучше.

And dying is teaching us how to live

Раньше. Все было раньше.

Помнится, раньше, еще на большой земле, она даже иногда носила платья. Нет, платья она не носила, уж очень нелепо они на ней смотрелись. Чаще цветные спортивные костюмы. Что все это за странные слова? Теперь на ней красовалась порванная истрепанная майка-тельняшка и свободные мужские камуфляжные штаны с коричневыми армейскими сапогами. Невесть что на вид, наверняка уже и вшей занесли и еще какую-нибудь неведомую дрянь. Зато удобно, чтобы выживать здесь. Где здесь? Там. Здесь. Сейчас. На острове. Только жара тропиков нещадно жгла снаружи, только разложение души разрывало изнутри. Неужели этой душе было суждено вот так исчезнуть? Распасться. Что-то же еще держало ее, что-то…

Помнится, там, на большой земле, она видела снег и каталась на лыжах. Кто такой снег? Что такое лыжи? «Лы-жи». Какое-то странное слово отзвуками в больном сознании. Лыжные палки, лыжный костюм, дорожка, старт. Финиш! Какое страшное слово. И не ощущалось его значение. Только истинная суть пронзала. Вот случился тотальный финиш всего. Нет, не сейчас, чуть ранее.

Она все брела через джунгли и вышла к аванпосту, над которым реял синий флаг с изображением белого дерева — символ народа ракьят, это древнее дерево росло в проклятом зиккурате.

За жестяным забором аванпоста стояли разбросанные постройки из контейнеров и горбыля: штаб, склад оружия и еще пару нежилых домишек разного оборонительного назначения. «Свои» принимали ее, пропускали, не спрашивая, они уже знали ее в лицо.

— Привет, друг! — помахала ей охрана аванпоста, который носил странное название «Дом Старого Нека», находился возле реки, недалеко от Цитадели Рук Пойнта, где-то рядом с тем местом, где Джейс впервые встретилась с Дейзи после их побега.

Откуда охрана ее знала? Неужели вновь возвращалось к людям доверие? С тех пор, как уничтожили зло.

Джейс не сопротивлялась, заходила, первым делом она снимала с себя бронежилет, который не раз спасал ей жизнь, бессильно кидала его в местном штабе аванпоста, потом бездумно хватала что-то из глиняного горшка с едой, жевала красный перец, плевалась, понимая, что во рту все жжет, потом догадывалась, что это острая приправа, искала что-нибудь более подходящее в пищу. Затем спрашивала, есть ли патроны, которые они могли бы ей отдать, обычно один-два удавалось добыть, больше не давали, она потихоньку пополняла и копила боеприпасы. Прямо на глазах воинов. А они-то даже не спрашивали, зачем ей патроны, зачем гранаты. А она замыслила это… О, да! Это должно было осуществиться уже скоро. Это…

Все из-за него, все ради него. Все за месть ему, все ради мести за него.

Look into the mirror of your soul

Love and hate are one in all

Sacrifice turns to revenge and believe me.

Отдыхала, измотанная долгим пробегом в бронежилете… Дремала на выцветшем полосатом матраце, слушая звон мух, что отдавал далеким эхом жуткого свиста падавших с неба снарядов. Хорошо, что у Хойта не было военных самолетов, артиллерии и танков, а то не выжил бы никто. Он бы сравнял остров с землей, да засадил бы потом коноплей, перепаханную кровью почву.

Но вот все завершилось, осталась одна Цитра. Вспоминался командир отряда, который знал Вааса, верно говоривший, что жрица не всегда права. Что, если она вообще давно сошла с ума от своих колдовских зелий, настоянных на тех же наркотиках? Так и Вааса подсадили, видимо, когда он начал с духами говорить. А потом обвинили в предательстве. С этой-то стороны все просто, все опасно. Но что он говорил, насчет того, кто отнял веру?

Вот и у Джейс практически отняли веру во чтобы то ни было… Она ждала рассвета, целый месяц к ней не являлось снов, она просто использовала любую возможность подремать в перерыве между дозором, штурмом, переездами.

Теперь все завершалось и вновь что-то оттаивало в ней, женщина по имени Жанна просила покоя у воина-искупителя по имени Джейс, приходилось уговаривать себя подождать, еще немного. Женщина наконец нашла время вспомнить о том, кто есть она, прислушаться к себе. Уже месяц прошел, даже больше… Второй покатился, пока она набирала боеприпасы, заглянула в опустевший дом Герка, у него нашла веревку, ту самую, которую они брали с расчетом на то, что будут спасать Лизу с корабля. Не пригодилось. Веревка с крюком была, пистолет добыла. Джейс все надеялась отыскать винтовку с дротиками-транквилизаторами, ту самую, из которой ее подстрелил Ваас, точно леопарда. Но это оружие точно кануло вместе с главарем… Снова вспоминался он, его слова, их ночь, которая обернулась не просто порывом отчаяния. И Джейс не желала верить, чем еще… Но если… Женщина трясла головой в полусне, елозя волосами по продранной тряпице матраца. Неужели она? Неужели с ней? Так не бывает, всего одна ночь, случайно… Но не она первая, не она последняя. И, пожалуй, теперь она благодарила за это. Выжить бы только, сохранить бы…

You’ll see the face who’ll say:

I love you… I’ll kill you…

But I’ll love you forever

А это что за образ в сознании? Неужели это ее лицо в раме коротких бесцветно-русых волос? Небольшие серые глаза, такие, что без подводки вообще невыразительны под бесформенными неаккуратными черными бровями на фоне веснушчатой кожи, длинного тонкого носа и слишком узких губ, где верхней почти нет, а нижняя оттопырена, как у жеребенка. Ныне на этом лице еще и шрамы красовались, наверное. Но она давно не натыкалась на зеркала, не замечала своего отражения в воде. У нее нет лица. У нее нет никакой внешности, у нее нет лица! А он назвал ее красивой… Ее руки… Перед казнью… Красивой. Все красивы… Абсолютно все…

Есть его лицо со шрамом через пол-головы до левой брови, отпугивающее, летящее воспоминанием на нее. Тогда было не сбежать из-за веревок, а теперь от своих мыслей вообще никуда не деться. В обоих случаях выход — смерть. Но он же запрещал каждый раз умирать, каждый раз давал призрачный шанс, проверяя то ли ее, а то ли волю небес. И каждый раз что-то позволяло и заставляло выжить. Нет, была все-таки в этом цель, во всем содержались эти странные вести с небес…