Двойные стандарты (СИ)

— Роберт, — Голос прозвучал глухо, пришлось откашляться. Она полезла в сумку и достала предусмотрительно оставленную сверху рубаху. — Вот. Спасибо тебе.

Руки сами по себе, заготовленным жестом протянули рубашку. Глаза цвета меда натолкнулись на недовольную зеленую стену. В голове пропело:

Ты в молчании своем,

Так похожем на доспех,

Споря с грязным вороньем,

Враз забыл и проклял всех.

В поле ветру расскажи,

Как отверг слова мои…

Их пальцы невольно соприкоснулись. Медея сделала вид, что ничего не заметила, хотя тепло пробежало по коже, собралось пушистым комочком у сердца.

— Вчера… Слишком многое осталось недосказанным, не находишь? — Медея отчаянно улыбнулась. — Я менестрель, и точно знаю, какой вред могут нанести невысказанные слова и незаданные вопросы. Они разъедают душу. Поверь, будет только польза, если мы устроим сейчас привал. Ведь ни ты, ни я не завтракали. И поговорим.

Медея спешилась, повела Игреню в поводу к группе березок немного в стороне от дороги. Острейшее желание обернуться и увидеть, следует ли ведьмак за ней, жужжало как назойливая муха. Шагов человека она не слышала, но услышала поступь вороного. И с облегчением выдохнула.

*

Он ждал. Смотрел и ждал. Хотел услышать ее голос, боялся отзвука вчерашней ночи. Молодая, еще совсем юная волчица. Она видела, как убивают подобных себе, даже — о диво! — помогла ведьмаку. Роберт должен был бы ощущать благодарность за спасение своей шкуры, а ощущал камень вместо сердца. Глухой, пустой, бесчувственный… ко всему.

Ветер пел, пробившаяся по весне трава вторила ему отголосками шепотков, ветки деревьев, покрытых молодыми яркими листочками, приветливо помахивали лапами.

— Роберт, — проговорила девушка. — Вот. Спасибо тебе.

Глаза ведьмака чуточку сузились, словно выхватывая ее контур из внешнего мира. Он протянул руку, сам не поняв зачем. Лишь потом сообразил, что в пальцах оказалась его рубашка. Та самая, которую он передал Медее ночью. Выстиранная, кажется, даже заштопанная. Что-то внутри екнуло, потянуло тугой болью левое подреберье, словно сердце решили вынуть из грудной клетки. Он хорошо умел владеть собой. Силы выдержки хватало, чтобы на лице не отразилось ничего, кроме вежливого интереса. Ведь так лучше. Так стократ лучше, чем…

— Вчера… Слишком многое осталось недосказанным, не находишь? Я — менестрель, и точно знаю, какой вред могут нанести невысказанные слова и незаданные вопросы. Они разъедают душу. Поверь, будет только польза, если мы устроим сейчас привал. Ведь ни ты, ни я не завтракали. И поговорим.

«Недосказана печаль, да и что тут говорить?»

О том, что он — ведьмак, а она — оборотень? Он и сам понимал, что просить его не вмешиваться она не может. Обещать ей жизнь не может он. Ночь и так была насыщена эмоциями, которых он не ожидал… До степени, когда стало страшно. Ему было страшно. Вчера. На сегодня осталась только пустота и какая-то отчужденность.

В стороне от дороги шелестел лесок, туда-то и направилась девушка, ведя в поводу свою лошадку. Роберт постоял недолго, хмурясь, затем тронул коня сапогом и медленно, в трех шагах, последовал за Медеей. Она не оборачивалась до самого пригорка, ведьмак спешился и, разглядывая окрестность, старался не встречаться с ней глазами.

«Чего ты боишься, Роберт?» — посмеивался внутренний голос.

«Невинных жертв»

«Ой-ли? Невинных? Жертв ли?»

Засунув подальше рассуждения альтер-эго, он обмотал поводья Ориона на сук. Выудил из недр котомки плащ, расстелил его высушенном и нагретом солнцем участке, на небольшом, покрытом первой травкой и какими-то маленькими цветами холме, и отошел, позволяя Медее закончить.

Девушка немного нервно выудила немного съестного, присела на край, жестом предлагая ведьмаку сделать то же. Меча он не снял, рукоять сверкала за спиной как утренняя звезда, отражая лучи солнца. Роберт молчал. Он не знал о чем вести беседу. Конечно, вопросы у него были. Часть ответов он знал, вторую часть пытался угадать… О третьей не знал ничего. Но даже если он получит ответы… Что это меняет?

Медея молчала, потупившись и перебирая пальцами струны лютни. Молчание затягивалось, и хотя девушка сейчас не казалась ни робеющей, ни пристыженной, скорее просто спокойной и уставшей, начинать разговор она не желала.

— И что же ты считаешь недосказанным? — Голос был холодным. Возможно, слишком холодным, он это понимал. Кашлянув в кулак, ведьмак бросил косой взгляд на собеседницу.

«Невысказанные слова? А что решит их озвучка? Что изменится-то?»

Ум заполнил печальный перебор серебряных струн, мягкий тянущийся с небес голос.

Недосказана печаль, да и что тут говорить,

Если темен путь закатный и оборвана струна.

Мы закончили играть и начали любить.

Далекая дорога за туманом не видна.

Лишь пустое окно,

Только капли весны

Нам остались, да звонкие голоса.

Все прошло давно,

Но расколоты сны

И молчат наши небеса.

Ты не помнишь ничего, и зачем бежать вослед

Уходящему навеки в золотые облака.

И тумана моего на заре растает след,

И забудутся напевы нам родного языка.

Только это окно,

Только капли весны

Нам остались, да звонкие голоса.

Все прошло давно,

Но расколоты сны

И молчат наши небеса.

А на утро ляжет снег на бескрайние поля,

И зима откроет двери, что бы мы понять смогли,

Что играем мы во сне и во сне дрожит земля,

Будто плач оттого, что мы ушли.

Только поле под луной

Не вернет наш след,

И затихнут во тьме наши голоса.

Все прошло давно, веришь ты или нет.

Все прошло, что еще сказать…

Все прошло давно, веришь ты или нет.

Все прошло, что еще сказать…

Когда-то давно он услышал эту песню в исполнении некой бардессы, певшей в самом дешевом кабаке Марибора. Много-много лет назад. Песня врезалась в память и сейчас услужливо покинула воспоминания, о которых он не вспоминал эти годы. Роберт поморщился, отворачиваясь.

— Все закончилось. Беллетейн… Майская ночь. — Последнюю фразу он выплюнул, словно гадкого жука. Раны заболели тянущей болью. Ведьмак поморщился, зашипев, и положил ладонь одной руки поверх раненой.

*

Странный жест заботы — расстелить плащ на траве. Медея вынула из сумки прихваченные в таверне припасы и устроилась с краю, оставляя место для хозяина плаща и предусмотрительно располагая снедь между ними.

— И что же ты считаешь недосказанным? — Голос ведьмака звучал сухо и отстраненно. Слишком сухо и слишком отстраненно, чтобы поверить в искренность его слов. Это понимание сразу помогло расслабить плечи и тряхнуть волосами, приводя мысли в порядок. Улыбнуться. Медея отломила горбушку у свежего каравая. Нет, нет, нет… Никаких безвкусных корочек сегодня! С удовольствием откусила и принялась жевать.

— Все закончилось… Беллетейн… Майская ночь. — Ведьмак слишком зло выговорил эти слова. Слишком резко двинулся, растревожив раны. Значит, болели не только они. Значит, есть смысл говорить.

— Роберт, если бы все и вправду закончилось, мне не пришлось бы догонять тебя, — Медея вздохнула, уставившись в слишком холодные зеленые глаза. — Майская ночь… Только от тебя и меня зависит, что останется в сердце — песни и танец у костров, или встреча в лесу. Да, я оборотень. Ну и что из того? Ты и сам не человек. Так несправедливо требовать от меня большего. И я поручусь, что человеческих жизней на моем счету ох как меньше, чем на твоем.

Девушка со вздохом отвела взгляд и отщипнула от краюхи кусочек.

— Тогда в лесу я сказала правду — я не убивала. И вряд ли ты получишь награду за мою голову — после смерти мы, Червонни, остаемся в человеческом облике. Моя хм… особенность… скорее доставляет неприятности мне, а не окружающим. Хоть, признаю, и порядком помогает защитить себя в дороге. Как ты заметил, я предпочитаю убегать.

«Вот интересно, зачем я затеяла это разговор?»