Двойные стандарты (СИ)

Меч описал дугу, достав оборотня. Карминовые капли брызнули на траву. Но еще до того как они упали, в воздухе повис «серебристый», как говорила младшая сестренка Медеи Адда, запах крови оборотня. Не вкусный, как человеческий, а какой-то… скользкий и прозрачный.

Ведьмаку тоже досталось — куртка, так мешавшая Меде на поляне, была разорвана, а рубашка из небеленого льна окрасилась темно-бордовым. Медея никак не могла вычленить запах. В кошачьих глазах ведьмака, плескалось безумие боя. Он уже перешел черту осознанного поведения — теперь только «здесь и сейчас», только реакция. Клинок вычерчивал блестящий узор в ночном сумраке.

Оборотень не зря дожил до тех лет, когда волчье начинает брать верх над человечьим. И у него в запасе были свои трюки. Медея слабо разбиралась в фехтовальных приемах, но вот волчьи ухватки могла узнать. Оборотень старался держаться поближе к противнику, чтобы меч тому стал бесполезен. Влипнуть в его тело, задавить в ближнем бою. Оборотень перекатился, видимо, по привычке, зашел с теневой стороны и кубарем подкатился под ноги ведьмаку, угрожая сбить на землю, но в последний момент мохнатой пружиной выстрелил вверх, ударил в грудную клетку, целясь вцепиться в горло. Разница в весе и инерция взяли свое и разница в росте была окончательно сглажена. Ведьмак ушел вниз на одно колено, стараясь перекатом вывернуться из-под оседающей на него туши. Оборотень попытался успеть прижать ведьмака к земле. Возможно, Роб и сделал бы что-то. Возможно в рукаве или сапоге у него был свой, ведьмачий, секрет…

Но Медея успела первой. С разбегу волчица врезалась всем весом в плечо Оборотня, сшибая с Роба, заставляя помедлить те самые доли секунды, которые часто оказываются критическими. Зубами вцепилась в морду, туда, где у волков болевые точки, еще успев увидеть удивление в подернутых дымкой безумия глазах Оборотня. Удерживать захват она долго и не смогла бы. Как только ведьмак откатился, Медея отпустила челюсти и отпрыгнула в сторону.

Сердце плакало. Пусть и безумный, но оборотень был свой, четырехлапый. Почему же не на его стороне? Почему такой двойной стандарт? Почему уже после признания старшинства, она выступает против?

Не время слишком задумываться. «Шаг, поворот… ритм, ритм…» Ритм боя затягивал Медею Червонни, взывая к самым корням ее натуры. Ведь волчицы тоже дерутся, когда есть за что.

«За что дерешься ты, припадая на обожженную лапу и слизывая с губ собственную кровь? Что за странный бред впечатался в твой мозг, Меда, малышка? Почему так важно, чтобы с ведьмаком ничего не случилось? Это не просто приязнь к новому знакомому, это что—то банальное, основное, как забота о волчатах, как подчинение Праву, как невозможность игнорировать Зов… Не время, не время, Медея!»

Оборотень поднимался на лапы, и в глазах его полыхало злое озарение.

*

Звезды плясали в небе, отражаясь вихрем красок. То, что казалось нереальным несколько часов назад, теперь было полно жизни и энергии. Энергия била отовсюду. Роберт чувствовал пульсацию Силы через медальон. Волки — оборотни, майская ночь… Ведь она еще не кончилась, эта полная безумия ночь. Ведьмак уворачивался, все сильнее осознавая разницу в массе. Волк был сильнее и ощутимо крупнее. И мог запросто сшибить его, ведьмака, за один прыжок. От тактики нападения пришлось вернуться к тактике защиты. Если не сказать — отступления. Каждый уворот — шажок назад, а отступать нельзя!

Он был безумен, этот волк.

Он безумен, видит Бог

Виноват, лишь в том, что одинок

Но ты шепчешь приговор…

Иудейский царь распят как вор!

Губы кривятся в неприятной улыбке. В голове — запахи, смесь крови, листвы и меда, теплой патоки и молока. Откуда, откуда эти воспоминания? Воспоминания ли? Генетическая память тела?

Ведьмак прыгнул, отскочил, не достал. Каких-то пару миллиметров! Мимо… Воздух, казалось, дрожал от странного запаха, Роберт помнил этот запах. В тот единственный раз, когда охотился на оборотня и шел по его следам, воздух тоже был наполнен тем самым запахом… Как отголоски чьих-то слов, стучала в ушах кровь, разбегаясь по венам горячим током. Волк был умнее. Раз не смог достать сам, надо… доставать наскоком… Не давая шанса, не упуская…

К чему эти стандарты? Все расчеты — ложны, все истины ложны. Все-все, чему учили. Верны только ловкость, заученные, автоматические движения. Оскал, отблеск клинка, вставшая дыбом шерсть, взлохмаченные ветром волосы, звериный вой, утробный рык, ярость, ярость… К чему играть в игры, говорить: «Я — человек? У меня есть выбор?» К черту стандарты, к черту нормативы! Быть тем, кем тебя создали, кем ты привык быть!

Даже если бьешься за то, что посчитал важным в данный момент. Даже если не должен биться за… за нее?

Завтра все может измениться, но сегодня! Она уже преступила черту, Она нарушила Закон. Он тоже отступил от правил, сражаясь за нее с другим. Как Самец. Зачем все это? Он не понимал своих мотивов, словно там, внутри, засело другое сознание, побуждающее к действию, ведь дороги назад уже нет…

Кровь за кровь!

В том воля не людей, а богов

Смерть за смерть!

Ты должен не роптать, а терпеть

Здесь твой ад!

Ты знаешь — нет дороги назад

Пей свой яд!…

Искра понимания, поздняя, ранняя — кто знает? Волк готовится к броску. Вывернуть кисть, до хруста в суставах, чтобы зверь сам налетел на острое как бритва лезвие… на это не хватает маневренности. Прижатый, он не в силах что-либо сделать. Кинжал за голенищем сапога кажется поразительно далеким. Да и что сможет сделать какой-то там кинжальчик против… такого?

Секунда — мгновение жизни, половина от вздоха. Он не успел бы ничего сделать. Даже зажмуриться, если бы захотел. Секунда, и второй волк сбивает с ног первого. Еще секунда, и ведьмак откатывается, блестит серебро меча. Непонимание во взгляде.

Что это было?

Времени на раздумья нет. Клинок чертит полукруг. Жажда убийства заполняет сознание. «Убить-убить-убить…» — твердит сознание. За детей. За жен.

Какое дело тебе, ведьмак, до чьих-то детей? Ведь это не твои дети?

«Прочь! Уйди! Не сейчас! — Роберт до боли сжимает челюсти. В зеленых глазах бесится огонь. Прочь из души, прочь из сознания!» Образ смеется, распадается на миллион осколков, они болезненно ранят: в глаза, застилая все пеленой серебра и золота; в сердце — нет у тебя сердца, нет! — заставляя его болезненно сжаться.

Шаг, подскок, прыжок… Под подошвами сапог напрягаются мышцы, но серебряный клинок быстрее рефлекса Волка. Меч на две трети лезвия входит в жесткую шерсть на загривке. Ведьмак физически ощущает, как под сталью крошатся кости, разрезаются сухожилия, протыкаются органы. Один удар сердца — и все кончено. Испустив приглушенный вздох, словно человек, Вожак осел на траву, мгновенно окрасившуюся в кровавый цвет.

*

Ее прыжка хватило. Хватило, чтобы ведьмак выскользнул, хватило, чтобы он сделал оборот и прыгнул, чтобы воткнул меч, проклятое серебро, после которого не больно-то регенерируешь, в загривок оборотня-одиночки. Сердце Медеи облилось кровью, когда шибанул, резанул по нервам серебристый знакомый запах крови оборотня, растекающейся по веселой майской травке.

Бедный, безумный, обреченный… Кто знает, как стал он слышать Зов луны, почему не сохранил рассудок? Вряд ли он урожденный оборотень. Хотя…

Ведь волк без стаи долго не живет. Если он — изгой и второй альфа, которому не нашлось место в родной Стае, то он еще до сезона, в период гона, ранней весной, обрастает своей новой Стаей, в которой станет Вожаком. Если он изгнан за нарушение Закона и Права, за преступление или став опасным для Стаи — он вряд ли проживет дольше одного сезона. Ведь поодиночке волки охотятся разве что на зайцев… или мышкуют от голода…

Волки не долго бывают одинокими. Хотя и любят двуногие баллады о волках-одиночках, их гордости и несгибаемости, сумасшедшей вере в свою правоту.

Что же так изменило оборотня? Ведь очевидно, что он один уже больше сезона. Возможно, его сумасшествие стало причиной его одиночества — Стая изгнала его, чтобы он не навредил ей.