Двойные стандарты (СИ)

========== Часть 1 ==========

Деревня на юге Каэдвена была зажиточной. А поляна, выбранная предусмотрительным старостой для празднования — просторной и достаточно удаленной от деревни, чтобы никакая шальная искра не долетела до деревянного сеновала или еще куда. Примерно в центре ее был вкопан майский шест с развевающимися на легком ветерке лентами, вокруг горели костры, между которыми змеей извивался хоровод танцующих. Некоторые парни и девушки плясали кружками, некоторые с веселым смехом и шуточной борьбой убегали от костров в тень и там целовались… Кто-то устроил бой на кулачках, похваляясь удалью. Каждый год люди и нелюди прославляли жизнь в светлый праздник Беллетейна, каждый Беллетейн похож один на другой, но каждый же и неповторим, а в жизни деревни — он всегда событие. И повод для воспоминаний и пересудов на целый год. Но именно этот всем запомнился особенно надолго…

Медея устроилась, подоткнув под себя плащ, и свесила ноги с бревенчатого помоста, на котором восседали Майский Король и Майская Королева. На душе было легко и радостно. Рядом стоял жбанчик с квасом — сегодня, когда магическая аура вокруг столь сильна, Медея не рискнула бы пить что-то более крепкое. Тут же лежал открытый мешочек, на дне которого многозначительно поблескивали несколько оренов и радовал глаз букетик первоцветов. Конечно, в маленькой комнате под крышей постоялого двора уже был надежно припрятан задаток от старосты, который должен удвоиться завтра утром, но ведь и пара медяков за песню не бывает лишней. Вот и сейчас пальцы пляшут по ладам, выполняя заказ: «Что-нить про любовь и в честь Майской Королевы!» Королева старательно краснела и не отводила взгляда от Короля, прикладывающегося к очередному кубку с пивом.

…Кружился бал цветочной деи,

Осколки звезд летели в клевер.

Шалили эльфы, пели феи,

Король грустил о королеве…

Медея и сама была бы рада пробежаться в хороводе, размять ноги, пофлиртовать с кем-нибудь. Но пока не время. Да и староватой она чувствовала себя для общества, где девушки выходили замуж в семнадцать.

…Томились соком лоз зеленых

Сны самой долгой летней ночи…

Бардесса с легкой улыбкой на устах осматривала хоровод, вившийся в двух шагах от нее. Иногда кто-то смеясь вспрыгивал на помост, но его с прибаутками сталкивали — не следует тревожить Майских короля и королеву! Захотят плясать со всеми — сами спустятся вниз. Вот и получалось, что Медея была окружена парнями и девками, слушающими ее пение, но не толкающими под локоть. Все ж умен староста, умен. Можно бы подзадержаться в деревеньке. Он с этого свою выгоду не упустит, а Меда еще и подзаработает.

Кто-то из парней обратился к Меде. Не прекращая петь, она покачала головой, хоть и не расслышала вопроса. Она договорилась петь до полуночи. Потом — может быть…

…Сплетались руки, судьбы, лозы.

Рвались сердца в немой печали,

Когда беспечные стрекозы

Их наугад окольцевали…

Меда вздрогнула, словно ее кольнуло что-то. Сердце пропустило один удар. Пальцы на струнах продолжали свое движение плавно, но, будто фальшивая нота в балладе, скользнуло что-то по краю сознания. Майская ночная прохлада прошлась по спине пальцами сквозняка, несмотря на жар ближайшего костра. Растревоженный взгляд обежал толпу веселившихся кметов и быстро наткнулся на чужеродный объект. Среди льна и шерсти черным пятном — мужчина в кожаной куртке на краю поляны. Обостренное зрение оборотницы выхватило блеск серебряных набивок по Нильфгаардской моде и — Меда не поверила своим глазам — перекрестье меча за правым плечом! Здесь, посреди мирного праздника — сталь? Некоторые умудряются провоцировать окружающих одним своим присутствием. Кто это? Разбойник, наемник? Сознание отказывалось принять истину.

…Когда в чарующем бессилье

Им стало сладко и тревожно

Любить не тех, кого любили,

И тосковать о невозможном…

Если бы Меда была в анимаформе, у нее бы встала дыбом шерсть на загривке. От этого человека, а если называть вещи своими именами — не-человека, веяло опасностью. Меда быстро отвела взгляд. В праздники всякую нечисть тянет к людям, к чужому теплу, которого они обычно лишены. Которое сама Медея чувствовала только дома, хоть до сих пор всегда и уходила оттуда на большак. Нет, ничего против ведьмака Меда не имела… Просто испугалась, как бы это не коснулось ее лично.

…Свобода — сказочное бремя

Неразрешимо-долгой ночи.

Но выбор остановит время

И до рассвета он отсрочен.

Привычные слова складывались в какую-то формулу. Сегодня праздник, может, «отсрочим до рассвета»? Бардесса добралась до деревни только после обеда и не успела познакомиться с несколькими деревенскими только здесь. Чувствуя подкатывающийся страх, она сократила песню.

Любовь не ведает законов,

Любовь не верит наважденьям.

Послышались аплодисменты и одобрительные крики, девчонки вздыхали и улыбались, прижимаясь к парням. Меда подскочила, поклонилась налево и направо, заодно размяв ноги, и вернулась на плащ.

— Веселую давай, плясовую! Давай, девка, пой!

Медея позубоскалила во все стороны, трижды ритмично стукнула кулачком по дереву лютни и, краем глаза наблюдая за ведьмаком, запела: «Ну-ка мечи стаканы на стол…»

***

Утро выдалось холодным. Еще не успел рассеяться ночной туман, а кроны елей уже багровели первыми красками рассвета. Странник натянул поводья и остановил готового сорваться на рысь коня. Вороной тут же принялся рыть копытами землю, выпуская из ноздрей клубы пара. Окрестности пестрели зеленью, воздух манил своей свежестью, и человек, и конь чувствовали это.

Май вступал в свои права — теплый день принес легкую эйфорию, закружил голову и… ухудшил настроение. Весна избирательна, для кого-то она символизирует обновление, новые надежды, новые стремления. Тому же, у кого в жизни единственная цель — защита людей от страхов, она не приносит ничего, кроме еще большей отчужденности от мира.

Въезжая в поселок, Роберт не мог сдержать саркастической ухмылки. Майская ночь, Беллетейн! Костры до неба, вино, дурманящие запахи трав, собранных осенью и сжигаемых нынче на кострах. Пляски, танцы. Люди радуются…

Настроение граничило со словом «катастрофа». Если бы он не заметил на развилке дорог, ведущих в три разных страны, столба, а на столбе — объявления, нелегкая не занесла бы его сюда, на юг самого Каэдвена. Не закружила бы в водовороте запахов и звуков. Если бы не разрушенный мост через овраг, из-за которого пришлось делать петлю в несколько часов, он приехал бы днем, а не под вечер. Много таких «если» создало его настроение этим вечером. Стражники, поругавшись на человека, носящего меч и отказывающегося его снимать, все же пустили его, провожая недобрыми взглядами. Попытка найти старосту окончилась тем, что сейчас он протискивался через пляшущие пары и тройки сельских жителей с наипаскуднейшей миной на лице.

— Меч! — рванул его один из стражников за рукав. Роберт обернулся и смерил стражника недобрым взглядом. Охранники, которых было аж трое, попятились. — Извините, сударь, с мечом нельзя…

— Погодь, Орвик, видишь? Медальон. Ведьмак он, меча не сымет, — остановил второй из стражников, тыча пальцем на поблескивающий серебряный медальон.

Роберт не стал задерживаться, пошел дальше. Медальон начал несильно подрагивать, раздражая. Староста обнаружился возле майских Короля и Королевы, рядом с компанией подвыпившей молодежи и девушкой. Последняя пела красивую незатейливую песню. Роберт остановился, пристально глядя на нее.

Народ праздновал. Небо окрасил большой оранжевый всплеск — фейерверк, на его месте вырос второй, ярко-малиновый.

Песня, затягивающая в водоворот эмоций, закончилась, оборвалась последним аккордом. На мгновение празднующие замерли, затем разразились шквалом аплодисментов, полетели цветы, закружились шелка. Все еще хмурясь, ведьмак начал пробираться к старосте, активно работая локтями. Разгоряченная толпа жаждала новых песен, бардесса поклонилась. От ведьмака не укрылось то, как она украдкой косится на него. Новый аккорд, ритм, и потекла следующая песня. Роберт выбрал именно этот момент, чтобы отвести старосту на пару слов.