Выученные уроки (СИ)

На завтраке почти никого нет. Как оказалось, большинство предпочли сон своему последнему завтраку в году или же им нужно успеть упаковаться и подчистить все. Мои вещи почти полностью собраны, но уверена, мне придется помогать собраться другим девчонкам. Никто из моих соседок не пришел на завтрак — сюрприз, сюрприз. Но Ал здесь, и он садится рядом со мной и начинает наполнять тарелку даже прежде, чем я успеваю пожелать ему доброго утра.

— Ну, — стесненно говорю я. — Не говори ни о чем, что я вчера сказала, ладно? Никогда.

— Джеймс плакал.

Моя челюсть отвисла, и я с недоверием на него посмотрела.

— Что? Когда?

— Прошлой ночью, — он набивает рот яичницей и запивает ее соком, прежде чем продолжить. — Кейт его бросила, и он пришел и начал плакать. Клянусь богом.

Не могу поверить. Не верю. Джеймс Поттер никогда не плачет из-за девчонок.

— Заткнись и не ври.

— Я не вру! — он смотрит на меня широко раскрытыми глазами и серьезно качает головой. — Он был пьян, но все равно.

Я смотрю на него и вижу, что он не врет.

— Ого, — недоверчиво сказала я.

Ал просто кивает.

— Ага. Ого.

Входит Скорпиус и идет к слизеринскому столу. Его легко заметить, потому что там тоже мало людей этим утром. Он ловит мой взгляд, и, когда это происходит, он нервно мне улыбается. Это самый тесный контакт, что мы с ним имели за последние две недели. Не вру.

Я не злюсь на Скорпиуса. Я даже не так уж и расстроена. Я думаю, мы позволили неловкости все перевесить, и теперь очень тяжело просто пойти и поговорить с ним. Уверена, он чувствует себя так же. Но это последний день года, и так не должно получиться. Мы должны поправить все до того, как уедем домой. И хотя говорить вчера с Алом было ужасно стыдно, это помогло мне осознать, как мне нравится Скорпиус. И это все, что имеет значение.

Все остальное само образуется. Должно.

Я не смогла поговорить с ним во время завтрака, потому что Ал продолжал грузить мои уши рассказами о событиях вчерашней ночи. Он рассказал мне в деталях все, что узнал о Джеймсе (которого тоже нет на завтраке, какой шок). Потом он начал рассказывать о последнем письме от своих родителей и о том, что они решили попытаться все поправить. Он мне уже рассказывал об этом письме, но в его голосе столько надежды, что мне не хватает смелости сказать ему, что я это уже слышала.

Я не смогла поговорить с ним и утром, потому что после завтрака мне пришлось вернуться в Гриффиндор, разбудить своих подруг и велеть им паковаться. У них по-настоящему ужасное похмелье, так что толку от них мало, поэтому в итоге я сделала большую часть всей работы. Но все же мы спустились вниз вовремя и все набились в одну карету с Алом и ДжейДи. Это ужасно, кстати, потому что воняло в карете от них кошмарно.

Я более чем рада выскочить из кареты, когда мы прибыли в Хогсмид. Лиззи выглядит так, будто ее вырвет в любую секунду, и все вокруг недовольны друг другом — слишком много похмелий, несомненно. Тут я понимаю, что хоть и выскочила из кареты прямо сейчас, мне все равно придется провести с этими людьми еще несколько часов в одном купе. Надеюсь, они все просто уснут, и тогда мне больше не придется о них беспокоиться.

День солнечный, что удивительно, потому что мы не видели солнца уже несколько дней. Были грозы за грозами, и снова грозы. Но это первый день летних каникул, так что, может, это знак. Надеюсь, во всяком случае. Ненавижу дождь от всей души. Сегодня же очень жарко, и солнце к тому же припекает. Я слишком капризная, я хочу, чтобы было солнце, но не было жары. Вот почему я никогда ничем не бываю довольна.

Платформа переполнена, конечно, и все бегают, пытаясь найти своих друзей, прежде чем погрузиться на поезд. Несколько человек плачут, что глупо, ведь мы еще будем ехать в поезде, чтобы успеть слезливо попрощаться. Я не верю в слащавые прощания, большей частью потому, что ненавижу все слащавое. Наверное, это потому, что у меня холодное черствое черное сердце. Ну, или, по крайней мере, я так думаю, не знаю.

Хьюго и Лили выпрыгивают из кареты за мной и оба тут же идут туда, где стоим мы с Алом. Лили вырядилась в какое-то дурацкое платье, которое больше подошло бы к какому-нибудь официальному ужину, чем долгой поездке на поезде до Лондона, а оттуда еще час машиной. Если, конечно, они не поедут к нам домой, что меня на самом деле не удивило бы. Мне на самом деле плевать, если только нам не придется ехать сегодня в Нору. Я определенно не в настроении для этого. Не поймите меня неправильно, я люблю бабушку с дедушкой, но я обошлась бы без того, чтобы быть в их доме в свой первый день каникул. Просто говорю.

— Могу я занять немного денег? — спрашивает Хьюго, прищуриваясь от яркого солнца. — Мне нужно на случай, если тележка проедет.

Я просто смотрю на него и задумываюсь, а не упал ли он на голову и повредил ее.

— Что значит «занять»? У тебя нет денег, чтобы мне вернуть.

— Потом могут быть.

— Нет, не будут. У тебя никогда нет денег, идиот, — и это правда, у него нет. Если он когда-либо получает деньги, он тратит их тут же, потому что он безответственный ребенок.

— Я попрошу маму с папой заплатить тебе.

— У них тоже нет денег, — резко отвечаю я.

Он смотрит на меня, явно растерянный:

— Но я думал, маме только что сильно повысили зарплату…

Так и есть, по крайней мере, я так думаю — я еще не видела точных цифр. Не то чтобы это имело значения, у них и раньше было много денег. Но Хьюго не понимает сарказм. Потому что он глупый ребенок. Не моя вина, что все гены, отвечающие за интеллект, были истрачены на меня и ему ничего не осталось.

Я закатываю глаза, и он сдается и говорит:

— Ладно, могу я получить немного денег?

— Ты должен говорить «можно ли мне получить немного денег», и нет, нельзя.

Он хмурится, но не моя вина, что он проспал этот свой урок английского. Поэтому он качает головой и оборачивается к Алу:

— Могу я занять немного денег?

И к моему ужасу, Ал достает пару галеонов из кармана и бросает их в протянутую руку Хьюго.

— Он никогда их тебе не вернет, ты ведь знаешь это, да? — я смотрю на Ала, потом на Хьюго, который радостно кладет деньги в карман.

Но Ал лишь пожимает плечами:

— Ничего.

Тут оживилась Лили:

— А могу и я занять немного денег? — жадно спрашивает она.

Ал сужает глаза:

— Нет.

Она оборачивается ко мне:

— Роуз?

Я смотрю на нее, будто она именно такая сумасшедшая, как прикидывается.

— Что?

— Могу я занять немного денег?

— Я уверена, что ты можешь вернуть деньги, но нет, — ровно сказала я, — нельзя.

— Но Ал дал Хьюго немного, — быстро спорит она.

Я беззаботно пожимаю плечами:

— Ну и? Он добрее меня.

— Но это нечестно! — она недоверчиво смотрит на меня, на Ала и, наконец, на Хьюго, который тут же сдается:

— Я с тобой поделюсь.

Лили глубоко вздыхает и выпрямляется, чтобы казаться повыше:

— Все нормально, — недовольно сказала она. — У меня есть свои. Это принципное дело.

— Дело принципа, — поправляю я. — Боже, где вы нафиг оба были, когда все учили грамотный английский?

— Наверное, были нормальными, — тут же отвечает Лили. — Вместо того, чтобы думать, как нам вытащить палки от метлы из наших задниц.

Хьюго хихикает, и даже Ал выглядит так, будто хочет рассмеяться. Но он этого не делает, потому что я посылаю ему самый пронзительный взгляд. Я открываю рот, чтобы сказать кое-что Лили, но меня прерывает появление еще одного человека, что решил к нам присоединиться.

Это Скорпиус. Фан-нахер-тастично.

Моя семья никогда не отличалась утонченностью манер, и это подтверждается всеми до единого идиотами, что стоят рядом со мной и пялятся на него, будто он какой-то инопланетянин. Я же хочу просто умереть, конечно, потому что, а) я родственница всем этим придуркам, б) я не говорила со Скорпиусом несколько дней. И несколько дней назад, когда я с ним говорила, я просто сказала: «Прошу прощения», когда протискивалась мимо него на лестнице по дороге на экзамен по зельям. Наш настоящий последний разговор был той ночью, когда мы это сделали, и это то, о чем я не хочу думать, если только это возможно (кстати, это невозможно, и я постоянно об этом думаю против своей же воли). Но это то, чего я хотела, так? Я решила поговорить с ним и все исправить, и вот мой шанс.