Сердце в тысячу свечей (СИ)

– Китнисс?

Лихорадочно осматриваюсь, пытаясь найти оправдание своего присутствия.

– Я хотела дать тебе полотенце! – выпаливаю я, делая несколько шагов вперед, чтобы дотянуться до вешалки.

Пол под ногами влажный, а мир вокруг слишком неустойчивый – поскользнувшись, я падаю. Успеваю взвизгнуть и уже представляю, как со всего маха стукнусь головой, но руки Пита успевают поймать меня в нескольких сантиметрах от пола. Я вцепляюсь пальцами в его голые плечи, а он приподнимает меня, помогая встать на ноги.

Наши лица оказываются совсем близко. Я заглядываю в голубые глаза, но в них невозможно прочесть эмоции. Мне кажется, Пит недоволен.

– От тебя пахнет лавандовым мылом, – шепчу я, хотя не понимаю, какая в этом суть.

– А от тебя пахнет вином, – строго говорит напарник. – Сколько ты выпила?

Широко улыбаюсь.

– Всего-то полбутылочки, – игриво сообщаю я.

Пальцы Пита убирают прядь моих волос, упавших на глаза.

– Для тебя это сверхдоза, Китнисс, – с укором говорит он. – Ты пьяна.

– Нет, – возражаю я. – Ну, может, совсем чуть-чуть, – поднимаю руку, приближая большой и указательный пальцы друг к другу, – самую малость.

Пит качает головой и раздвигает мои пальцы на максимальное расстояние.

– Больше похоже на вот так, – заявляет он.

Меня переполняет возмущение.

– С чего ты взял?

Пит внезапно улыбается, а в его глазах появляются смешинки.

– Ты подглядывала за мной…

– Нет! Я чистила зубы, а потом ты и полотенце, и я хотела… – начинаю оправдываться, но улыбка Пита становится только шире.

– А сейчас ты прижимаешься ко мне, но я ведь голый!

Кажется, я краснею до самых кончиков волос. Отскакиваю от Пита и сразу же жалею об этом: до того как зажмуриться, я успеваю посмотреть на его тело. Голое тело.

Издав жалобный писк, я разворачиваюсь и пытаюсь на ощупь найти дверь: глаз я сейчас не раскрою даже под страхом смерти.

Добираюсь до кровати и ныряю под одеяло, даже не сняв намокшего халата. Укутываюсь по самый подбородок и только теперь поднимаю веки. Мои щеки все еще пылают. Зачем-то накрываюсь одеялом с головой, но это не отгоняет волнующих видений. Я видела голого парня. Вот, черт! Хотя… любопытная… штуковина.

Ворочаюсь в постели, из ванной комнаты снова доносится шум воды. Рассеянно улыбаюсь, поправляя подушку.

– Подумаешь, выпила немного? – говорю сама себе. – Хеймитч постоянно пьет, и ничего!..

***

– Как Хеймитч столько пьет?

Я понимаю, что у меня раскалывается голова, еще до того, как открываю глаза. Во рту отвратительный привкус, а тело плохо слушается, когда я пытаюсь встать. Наконец мне это удается, и я накидываю на себя халат, аккуратно лежащий на стуле. Внезапно вспоминаю, что не помню, как снимала его.

Прижимая руку к виску, бросаю взгляд на соседнюю половину кровати – подушка не тронута. Где Пит?

Завязываю пояс и бреду в гостиную. Напарник спит на диване, поджав под себя ноги и положив руки под голову. Со столика исчез недоеденный мной ужин и початая бутылка вина – Пит навел порядок.

Телепроектор работает, негромко рассказывая о том, как президент посетил детскую больницу: мелькают кадры с малышом, у постели которого сидит Сноу. Диктор умиляется открытости правителя для простых жителей Капитолия, и я уже беру в руку пульт, собираясь выключить передачу, когда картинка сменяется, и на экране появляется Цезарь.

В очередной раз поражаюсь, что этот мужчина не подвержен влиянию времени – его лицо неизменно многие годы, он совершенно не стареет, оставаясь бессменным ведущим на центральном канале. На этот раз волосы Цезаря ядовито-оранжевого цвета, но я нахожу, что ему это даже идет.

– Дорогие мои! – говорит он. – Вы ждали, ждали этого, и вот: наши любимцы, наши очаровашки Пит Мелларк и Огненная девушка Китнисс Эвердин! Ой! – Цезарь наигранно прикрывает рот рукой, будто только спохватился. – Наверное, уже Китнисс Мелларк? Ахаха! Вот завтра у них и спросим! – объявляет он под грохот музыки, льющейся с экрана. – Не пропустите: наша птичка и ее возлюбленный завтра, здесь, в этой самой студии!

Я стою и зачарованно смотрю на экран: одна за другой мелькают наши с Питом фото: наигранные и искренние, счастливые и полные ужаса, когда мы были на Арене. Музыка не смолкает, пока Пит не забирает у меня пульт и не жмет красную кнопку. Только теперь я понимаю, что разбудила его, забывшись и нечаянно добавив громкости.

Пит усаживает меня на диван, а сам садится рядом.

– Как ты? – спрашивает он озабочено.

– Подташнивает, – сознаюсь я.

– От похмелья или от шоу? – пытается пошутить Пит.

– И то, и то, – серьезно говорю я. – Вроде ведь совсем немного выпила, но почему-то я плохо помню, как добралась до кровати, – размышляю вслух.

Пит прячет улыбку, и это почему-то беспокоит меня.

– Что не так?

– Почему ты решила, что что-то не так, Китнисс? – весело спрашивает Пит. – В твоем случае провалы в памяти это хорошо. Хотя, может, и нет: некоторые вещи достаточно познавательны и обидно забыть «такое».

– Какое? – настаиваю я, хмурясь.

– Не бери в голову, – отмахивается напарник и уходит в ванную, все еще посмеиваясь.

Я покорно жду своей очереди, но никак не могу расслабиться. На что намекает Пит? Он выходит, говоря, что зубная паста с клубникой вкусно пахнет. Я сотворила ночью что-то плохое? Подношу щетку ко рту. Но, вроде, Питу весело? Что за черт?

Поднимаю глаза на зеркало, рассматриваю свое лицо и вдруг замечаю отражение душевой кабины. Воспоминания обрушиваются на меня, как сильный осенний дождь: неожиданно и беспощадно. Я подглядывала за моющимся Питом! Я прижималась к нему! Я видела Пита без одежды. Совсем без одежды.

Охаю, роняя на пол стеклянный флакончик, стоящий на краю раковины.

– Это все не со мной! – выдыхаю я.

– Китнисс, с тобой все в порядке? – Пит стучит в дверь, напуганный шумом.

– Нормально, – только и в силах крикнуть в ответ я, сгорая со стыда.

И Пит ведь улыбается сегодня, после всего, что произошло! Это ужасно! Он издевается надо мной?

Подхожу к стене, на которой висят полотенца, и, сбросив все на пол, усаживаюсь сверху. Я собираюсь сидеть здесь весь день. И завтра тоже, и после… Как мне теперь смотреть Питу в глаза?

***

Выйти все-таки приходится, потому что через пару часов, исходя из беспокойства, Пит угрожает выбить дверь. И хотя сейчас я сижу рядом с ним на диване, все равно так ни разу и не осмелилась посмотреть в лицо напарника.

– Я так понимаю, память к тебе вернулась? – спрашивает Пит как раз в тот момент, когда я откусываю приличный кусок от булочки с корицей.

От неожиданности вопроса пища застревает у меня в горле, и парню приходится постучать мне по спине, чтобы помочь восстановить дыхание. Прокашливаюсь, после чего заявляю, вынужденно подняв глаза:

– Я не собираюсь это обсуждать.

Я знаю, что мои щеки красные от смущения, и Пит это видит. Улыбнувшись, он произносит:

– Хорошо, не будем обсуждать, но просто, чтобы ты знала – не произошло ничего непоправимого и…

– Пит! – взвизгиваю я.

– Ладно, ладно, забыли. Будешь еще чай?

Я поспешно киваю, лишь бы напарник занялся чем-то другим, кроме обсуждения того, что произошло этой ночью. Подумать только, «ничего непоправимого»! Это ведь выдуманная история о том, что мы с ним женаты, и я даже была беременна, а на самом деле… Прикрываю глаза, когда Пит проходит мимо, неся в руках маленький чайник – как-то само собой я снова представляю его без одежды. Что со мной происходит?

***

После завтрака нам дают отдохнуть всего пару часов, затем в дверь нашей комнаты стучат и, не дожидаясь ответа, входят какие-то люди. Они похожи на цветных и до невозможности болтливых попугаев: яркие одежды диких цветов и нескончаемый поток слов, охов и ахов.

Мы с Питом успеваем только переглянуться до того, как нас обступают по несколько человек, заявляя, что они стилисты и собираются подготовить и его, и меня к вечернему шоу у Цезаря. Моя стайка попугаев беспрестанно приговаривает что-то о моей ужасной коже и запущенных волосах, а один из них даже пытается стянуть с меня халат прямо здесь, посреди комнаты. Я бью его по рукам, и мужчина с фиолетовыми волосами отступает.