На золотых приисках
На золотых приисках читать книгу онлайн
Русский путешественник, географ, этнограф.Сергей Иванович Сергель родился 23 сентября 1883 г. в местечке Синявка Слуцкого уезда Минской губернии, в семье волостного писаря. Умер (предположительно) в Москве в 1955 г.В 30-х годах - член Центрального Совета Общества пролетарского туризма.Сергель Сергей Иванович - один из представителей широких кругов российской общественности, откликнувшихся в начале ХХ в. на призыв основателей Этнографического отдела Русского музея помочь в сборе этнографических коллекций для вновь организуемого музея. С.И.Сергель, студент естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, собрал и передал музею в 1906-1908 гг. очень значительные вещевые и фото коллекции по традиционной культуре коми и норвежских саамов, имеющие весьма основательную научную и музейную значимость.Сергей Иванович Сергель родился в семье волостного писаря. В 1894 г. он поступил в Могилёвскую гимназию, закончив её в 1904 г. и проучившись там 10 лет вместо обычных восьми. Скорее всего, это было связано с трудностями его детства, весьма небогатого, и ранней потерей родителей (в 1900 г. уже не было в живых ни отца, ни матери). Как было написано в справке, выданной ему Могилёвской гимназией для предоставления в Санкт-Петербургский университет и удостоверяющей его материальное положение: «С.Сергель вследствие действительно большой бедности и неимения решительно никаких средств к жизни, был на время пребывания в Могилёвской гимназии освобождён от платы за учение и получал ежегодные денежные пособия».В 1903 г. Сергей Сергель, перешедший в выпускной класс гимназии, предпринимает в одиночку дальнее и авантюрное путешествие в далеко отстоящие от Могилёва места - на северную реку Печору, куда Сергель отправился, по его собственным словам, побуждаемый любознательностью и страстью к путешествиям. Выехав из Чердыни на лодке, он поднялся до верховьев Колвы, перебрался волоком в Унью, приток Печоры, по которой на лодке дошёл почти до верховьев Печоры. Затем пешком, с ружьём за плечами, он отправился в горы южной части Северного Урала.Поездку на р. Печору в 1903 г. можно считать первым приобщением молодого человека к этнографическим исследованиям. Во время своих странствий С.Сергель впервые столкнулся с незнакомым ему укладом жизни проживавших там экзотических для него народов - коми-зырян, манси, ненцев, русских старообрядцев. Скорее всего, эта поездка окончательно определила выбор им дальнейшего жизненного пути.В 1904 г., окончив гимназию, С.Сергель поступил в Санкт-Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета в группу, где готовили географов. Жизнь в Петербурге складывалась нелегко. Как многие неимущие студенты того времени, Сергель вынужден был зарабатывать деньги репетиторством. В периоды полного безденежья ему приходилось оставлять учёбу в университете до более благополучных времён. Но можно предположить, что тяготы жизни скрашивались тем, что он получил возможность в период пребывания в университете насытить свою жизнь яркими путешествиями, к которым всегда имел склонность. Это было результатом его установившегося сотрудничества с Этнографическим отделом Русского музея.В феврале 1906 г. Сергей Сергель пишет заявление в ЭО РМ с просьбой выделить ему 1000 рублей для сбора коллекций и этнографического обследования зырянского населения, живущего по берегам рек, впадающих в р. Печору в среднем её течении. Обосновывая свою просьбу, он сообщает о том, что в 1903 г. уже побывал в этом районе, где имел возможность близко познакомиться с местным населением. Далее С. Сергель обязуется собрать коллекции, характеризующие хозяйственные занятия коми (охоту и рыболовство), жилище, домашний быт (утварь, одежда). Этнографический отдел Русского музея счёл возможным включить Сергея Сергеля в число своих корреспондентов.Весной 1906 г. он отправился из Вологды пароходом в г. Усть-Сысольск. Далее путь его лежал по берегу в верховья р. Вычегды, где Сергель надеялся, по его собственным словам, найти «более интересное место для наблюдений за жизнью зырян». Так началась первая в его жизни этнографическая экспедиция. Её основной задачей было изучение традиционной культуры коми и сбор этнографических коллекций для пополнения музейного собрания.В начале июня 1907 г., через 10 месяцев после возвращения из Коми края С.Сергель отправился, вновь по поручению Этнографического отдела, в своё следующее путешествие к саамам Норвегии и Финляндии. Исходной точкой экспедиции был г. Гаммерфест, расположенный на крайнем севере Норвегии, поскольку её целью был сбор этнографических коллекций у саамов норвежской северной провинции Финмаркен. Научная основательность, с которой он выполнил свои обязательства перед ЭО РМ, поручившему ему сбор этнографических коллекций по традиционной культуре коми и саамов, их качественный состав, впечатляют и в наши дни, когда уже известны результаты более поздних исследований за весь истекший период со времени его экспедиций. Материалы, собранные С.И.Сергелем, во многом уникальны, поскольку в них зафиксирован пласт в то время уходящей, а в наше время уже ушедшей культуры коми и зарубежных саамов. Его собрание охватывает широкий спектр этнографических тем, давая представительную характеристику традиционной культуры этих народов.В 1913 г. С.Сергель получил свидетельство об окончании университета. Сведения о дальнейшей его жизни весьма скудны. Известно, что в 1915-1916 гг. он работал в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ. чиновником Удельного округа Министерства Имперского Двора и уделов. С 1911 по 1922 семья жила в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ.После революции Сергей Иванович работает лесничим, а его жена - врачом.В 1922-м году семья переезжает в Московскую губернию. Сергель работает преподавателем географии в Волоколамском зооветеринарном (сельскохозяйственном) техникуме. В историю техникума он вошёл как «великий мастер и энтузиаст экскурсионного дела». Это время без преувеличения можно назвать «золотым веком» российского краеведения, поэтому совершенно естественно, что Сергель, опытный путешественник и исследователь народной культуры, лишённый возможности самореализации на должном уровне, искал приложения своих способностей и сил на краеведческом поприще. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы предположить, что такая деятельная натура, как С.Сергель, не мог быть полностью удовлетворён своей жизнью в Волоколамске, довольствуясь краеведческими экскурсиями по его окрестностям. В 1930 г. он пишет заявление в Комитет Севера при Президиуме ВЦИК, в котором просит назначить его краеведом на одну из северных культбаз, но изучение архивных документов, связанных с деятельностью этих учреждений, не выявило каких-либо интересующих нас сведений.С 1930 года Сергель Сергей Иванович работает в Москве в научно-исследовательском институту гражданского воздушного флота инженером-географом. (Сведения из личного дела сына Сергеля С.И.)Семья жила по адресу Москва, 1-й проезд Аэропорта, д.1, кв.23. Это были маленькие двухэтажные финские домики. У семьи было 2 комнаты.В Российском Этнографическом музее (Санкт-Петербург) находятся коллекции, собранные Сергелем С.И.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
сияние.
— Я так полагаю, что теперь-то уж можно домой итти—
раз не пришли до этой поры, то и не будут, — заявляет
Никита.
Но подошедший кузнец (вероятно, как и я, неопытный
охотник) запротестовал:
— Еще совсем не светает. Где же свет, я ничего не
вижу. А козлы кричат гораздо позднее, часа через три, и
нужно еще обождать.
В ответ Никита что-то недовольно проворчал и, помол-
чав минуту, решительно заявил:
— А я все-таки пойду домой, — и с этими словами напра-
вился к речке.
Сначала было слышно чавканье его сапог в насыщенном
водою мху и треск валежника, потом гулкий стук сдви-
гаемых камней в речке. Яростный лай собак и скрип двери
возвестили нам о его приближении и приходе на стан.
Я и кузнец уселись вместе на корнях кедра. Потянуло
ко сну, и я частенько начал клевать носом свои колени,
а чрезвычайно охладившийся воздух поминутно бросал в дрожь.
Не знаю, сколько времени мы так сидели, вероятно, довольно
долго, потому что, когда мы начали разговаривать, то уже
порывами налетал ветерок, восток заметно посветлел, звезды
почти все потухли, а луна, как бы истомленная, блед-
ная и немощная, жалким жестяным кружком висела на бе-
лесоватом небе. Голоса птичек становились все разнообраз-
нее, громче, многочисленнее, со стана донесся крик петуха,
и тогда мы поднялись и по тому же болотцу направились
домой. На песке у речки нам попался свежий след козы.
Повидимому, она подходила к краю болотца, но, почувство-
вав и заслышав те запахи и звуки, которыми столь богато
было болотце этою ночью, поспешила вернуться обратно.
Когда мы пришли на стан, то было уже полное утро.
Восток горел, волны горной тайги зеленели хвоей, сверкали
красными, желтыми и синими цветами, блестели росой, гре-
мели голосами птиц, а по долине Кундата и по болотцам
косматыми белыми чудовищами расползался туман.
Встреченные дружным лаем собак поспешили мы в хи-
жины, завернулись потеплее и крепко заснули.
Проснувшись, не торопились вставать.
* *
Наслаждались сознанием, что можно лежать до сыта, что не
придет Трофим Гаврилович и не будет кричать—«встава-ай!»
Отходили мышцы и спина, рассасывался яд усталости,
организм восстанавливал нарушенное в нем равновесие.
Искупались артелью в быстрых струях Кундата, попили
не спеша чайку с ржаным хлебом и расселись в чистых
рубахах да сарафанах по ступенькам крылец. Ласкали
глаз на сочной зелени яркие, как огни, красные кумачи
и синие ситцы.
Я занялся чинкой куртки и сапог. Около меня лежала
корова «Маруся», жевала жвачку и временем тяжко взды-
хала, обдавая меня теплым дыханием. Кругом нее и по
ней бродили куры и склевывали с нее комаров и мух, что
доставляло Марусе, видимо, большое удовольствие, так как она
явно воздерживалась от резких движений, чтобы не спу-
гнуть кур.
Против меня, на крыльце дома рабочих, сидел Никита
с другом Матвеем.
Рядом с ними на ступеньках устроилась «баба» Никиты
Авдотья, поглаживая лежащего у ее ног пса Верного.
Помолчав, приятели запели старинную сибирскую песню
про Ермака.
У Никиты, несмотря на его шестьдесят лет, звучный
и сильный тенор, у Матвея — баритон. У обоих отличный
слух и хорошая выдержка в пении.
Песня лилась свободно и красиво. Никита вел основной
мотив, Матвей дополнял его гармоническим и оригинальным
музыкальным рисунком. Из души выливавшееся, искусное
пение захватывало, приводило в движение дремлющие в чело-
веке силы, раскрывало красоту жизни. Из помещений
вышли все немногочисленные обитатели становища и с на-
пряженным вниманием впивали в себя чародейку-песню.
Песня рождала творческие порывы, стремление к необыч-
ному — и таежник шел по пути наименьшего сопротивления.
Скоро из помещения рабочих послышались громкие разго-
воры, затем брань и, наконец, грохот потасовки.
Причина ее всегда одна и та же — баб в тайге мало.
Кроме Авдотьи и Фаины Прохоровны, на стане есть еще
лишь одна баба Иринка. Посмотреть на нее сбоку — что-
то лошадиное и стихийное вспоминается. Но натура у Иринки
непостоянная. Недавно была в большой дружбе с татари-
ном. Через неделю повздорила с ним и сдружилась с Гаври-
лой. Вчера же она при всех изругала Гаврилу и одобри-
тельно отозвалась о Максе. В результате сегодня, после
музыкального и спиртового вдохновения, разыгралась пота-
совка. Макся первый выкатился из помещения, так как про-
тив него были и Гаврила и татарин, затем выброшенным
оказался Гаврила, татарин же с Ириной остались допивать
спирт. К этой паре присоединились певцы с Авдотьей,
и скоро весь стан, кроме хозяина, семьи служащего и меня,
был пьян. Уже горланились песни, Никита хныкал, Матвей
же уверял Петра Ивановича, что «вот пропади он на этом
самом месте, если... ну, больше ничего!» Татарин поша-
тываясь вышел на крыльцо и начал угрожающе посматри-
вать в сторону помещения Петра Ивановича. Заметив это
настроение, Никита с Матвеем пробовали втолкнуть тата-
рина обратно в помещение, но татарин был силен и легко
стряхивал с себя двух приятелей.
Дело было решено надвинувшейся грозой. Тайга вдруг
зашумела и загудела, заскрипели пихты и кедры, стемнело,
и дождь ливнем обрушился на стан. Все разбежались по
домам.
***
— Вста-ва-ай!— врывается в сон голос Трофима Гаври-
ловича.
Трещат таежные головы, не оторвешься от жесткого
изголовья.
— Ох, выпить бы! — проносится вздохом по рабочему
помещению.
— Выпьешь! И слезинки не оставили, черти, —- бормо-
чет Матвей.
Кряхтя, отплевываясь и бранясь, поднимаются рабочие
со спальных настилов, нехотя пьют чай, одеваются, и скоро
мы гуськом в сумрачном молчании идем по тропе к месту
работы. Ветер шевелит мокрые ветки, и с них сыплется на
нас град капель.
День выдался трудный. Пласт песков пошел удобный
для выемки, и тачки нескончаемой чередой визжали и обру-
шивались на нашу колоду. Ни в какой бане не бывает
такого потения, и от редкой палки так болит поясница.
К вечеру походили на размякшие мочалки.
Надеялись — золота много снимем. Трофим Гаврилович,
с раскрытым от усталости ртом, смыл тихой струей послед-
ние пески, глянул на дно колоды, потом на дно бутары,
Покосился на плинтусы.
— Скверно дело... — упавшим голосом промямлил он.
Кое-как наскреблась кучка зерен (издали совсем, как
рожь) золотника в два.
Возвращались на стан еще более хмурые, чем были утром.
Петр Иванович сидел над планами и картами.
— Ну, как дела? — встретил он нас добродушной улыбкой.
Адрианов молча протянул ему крохотный кулек из газет-
ной бумаги.
Улыбка сбежала с лица Петра Ивановича.
— Только всего?
-Да.
Прикинули на весах — один золотник и 80 долей. На-
мытого не хватало покрыть расходы дня.
Петр Иванович задержал вздох и лег па койку, зало-
жив руки за голову.
Ужиналось плохо, сон был не весел.
На другой день работали с напряжением отчаяния —
ведь нам грозил голод и уход с работы без расчета.
В результате золотника полтора. На следующий день
золота намылось еще меньше и, наконец, оно почти совсем
прекратилось. Было ясно—золотоносный пласт выработался.
Вечером Петр Иванович и Адрианов долго совещались, как
быть дальше, но ни к чему не пришли.
—Ну, ладно, все равно ничего не придумаете, утро вечера
мудренее, — заявила им смягченная жалостью Фаина Про-
хоровна.
На том и разошлись. Петр Иванович проворочался всю
ночь с боку на бок, утром же, чуть свет, разбудил Трофима