На золотых приисках
На золотых приисках читать книгу онлайн
Русский путешественник, географ, этнограф.Сергей Иванович Сергель родился 23 сентября 1883 г. в местечке Синявка Слуцкого уезда Минской губернии, в семье волостного писаря. Умер (предположительно) в Москве в 1955 г.В 30-х годах - член Центрального Совета Общества пролетарского туризма.Сергель Сергей Иванович - один из представителей широких кругов российской общественности, откликнувшихся в начале ХХ в. на призыв основателей Этнографического отдела Русского музея помочь в сборе этнографических коллекций для вновь организуемого музея. С.И.Сергель, студент естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, собрал и передал музею в 1906-1908 гг. очень значительные вещевые и фото коллекции по традиционной культуре коми и норвежских саамов, имеющие весьма основательную научную и музейную значимость.Сергей Иванович Сергель родился в семье волостного писаря. В 1894 г. он поступил в Могилёвскую гимназию, закончив её в 1904 г. и проучившись там 10 лет вместо обычных восьми. Скорее всего, это было связано с трудностями его детства, весьма небогатого, и ранней потерей родителей (в 1900 г. уже не было в живых ни отца, ни матери). Как было написано в справке, выданной ему Могилёвской гимназией для предоставления в Санкт-Петербургский университет и удостоверяющей его материальное положение: «С.Сергель вследствие действительно большой бедности и неимения решительно никаких средств к жизни, был на время пребывания в Могилёвской гимназии освобождён от платы за учение и получал ежегодные денежные пособия».В 1903 г. Сергей Сергель, перешедший в выпускной класс гимназии, предпринимает в одиночку дальнее и авантюрное путешествие в далеко отстоящие от Могилёва места - на северную реку Печору, куда Сергель отправился, по его собственным словам, побуждаемый любознательностью и страстью к путешествиям. Выехав из Чердыни на лодке, он поднялся до верховьев Колвы, перебрался волоком в Унью, приток Печоры, по которой на лодке дошёл почти до верховьев Печоры. Затем пешком, с ружьём за плечами, он отправился в горы южной части Северного Урала.Поездку на р. Печору в 1903 г. можно считать первым приобщением молодого человека к этнографическим исследованиям. Во время своих странствий С.Сергель впервые столкнулся с незнакомым ему укладом жизни проживавших там экзотических для него народов - коми-зырян, манси, ненцев, русских старообрядцев. Скорее всего, эта поездка окончательно определила выбор им дальнейшего жизненного пути.В 1904 г., окончив гимназию, С.Сергель поступил в Санкт-Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета в группу, где готовили географов. Жизнь в Петербурге складывалась нелегко. Как многие неимущие студенты того времени, Сергель вынужден был зарабатывать деньги репетиторством. В периоды полного безденежья ему приходилось оставлять учёбу в университете до более благополучных времён. Но можно предположить, что тяготы жизни скрашивались тем, что он получил возможность в период пребывания в университете насытить свою жизнь яркими путешествиями, к которым всегда имел склонность. Это было результатом его установившегося сотрудничества с Этнографическим отделом Русского музея.В феврале 1906 г. Сергей Сергель пишет заявление в ЭО РМ с просьбой выделить ему 1000 рублей для сбора коллекций и этнографического обследования зырянского населения, живущего по берегам рек, впадающих в р. Печору в среднем её течении. Обосновывая свою просьбу, он сообщает о том, что в 1903 г. уже побывал в этом районе, где имел возможность близко познакомиться с местным населением. Далее С. Сергель обязуется собрать коллекции, характеризующие хозяйственные занятия коми (охоту и рыболовство), жилище, домашний быт (утварь, одежда). Этнографический отдел Русского музея счёл возможным включить Сергея Сергеля в число своих корреспондентов.Весной 1906 г. он отправился из Вологды пароходом в г. Усть-Сысольск. Далее путь его лежал по берегу в верховья р. Вычегды, где Сергель надеялся, по его собственным словам, найти «более интересное место для наблюдений за жизнью зырян». Так началась первая в его жизни этнографическая экспедиция. Её основной задачей было изучение традиционной культуры коми и сбор этнографических коллекций для пополнения музейного собрания.В начале июня 1907 г., через 10 месяцев после возвращения из Коми края С.Сергель отправился, вновь по поручению Этнографического отдела, в своё следующее путешествие к саамам Норвегии и Финляндии. Исходной точкой экспедиции был г. Гаммерфест, расположенный на крайнем севере Норвегии, поскольку её целью был сбор этнографических коллекций у саамов норвежской северной провинции Финмаркен. Научная основательность, с которой он выполнил свои обязательства перед ЭО РМ, поручившему ему сбор этнографических коллекций по традиционной культуре коми и саамов, их качественный состав, впечатляют и в наши дни, когда уже известны результаты более поздних исследований за весь истекший период со времени его экспедиций. Материалы, собранные С.И.Сергелем, во многом уникальны, поскольку в них зафиксирован пласт в то время уходящей, а в наше время уже ушедшей культуры коми и зарубежных саамов. Его собрание охватывает широкий спектр этнографических тем, давая представительную характеристику традиционной культуры этих народов.В 1913 г. С.Сергель получил свидетельство об окончании университета. Сведения о дальнейшей его жизни весьма скудны. Известно, что в 1915-1916 гг. он работал в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ. чиновником Удельного округа Министерства Имперского Двора и уделов. С 1911 по 1922 семья жила в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ.После революции Сергей Иванович работает лесничим, а его жена - врачом.В 1922-м году семья переезжает в Московскую губернию. Сергель работает преподавателем географии в Волоколамском зооветеринарном (сельскохозяйственном) техникуме. В историю техникума он вошёл как «великий мастер и энтузиаст экскурсионного дела». Это время без преувеличения можно назвать «золотым веком» российского краеведения, поэтому совершенно естественно, что Сергель, опытный путешественник и исследователь народной культуры, лишённый возможности самореализации на должном уровне, искал приложения своих способностей и сил на краеведческом поприще. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы предположить, что такая деятельная натура, как С.Сергель, не мог быть полностью удовлетворён своей жизнью в Волоколамске, довольствуясь краеведческими экскурсиями по его окрестностям. В 1930 г. он пишет заявление в Комитет Севера при Президиуме ВЦИК, в котором просит назначить его краеведом на одну из северных культбаз, но изучение архивных документов, связанных с деятельностью этих учреждений, не выявило каких-либо интересующих нас сведений.С 1930 года Сергель Сергей Иванович работает в Москве в научно-исследовательском институту гражданского воздушного флота инженером-географом. (Сведения из личного дела сына Сергеля С.И.)Семья жила по адресу Москва, 1-й проезд Аэропорта, д.1, кв.23. Это были маленькие двухэтажные финские домики. У семьи было 2 комнаты.В Российском Этнографическом музее (Санкт-Петербург) находятся коллекции, собранные Сергелем С.И.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
которая открывалась лишь на время работы, а все осталь-
ное время была закрыта: за ночь в болотце успевало на-
браться достаточно для дневной работы воды.
Золотоносный песок в тачках по выкатам, т.-е. по
узкому досчатому настилу, доставлялся к болотцу. Из послед-
него ручейком выпускалась вода, шедшая затем по системе
желобов. В один из них и выбрасывался песок, пробивался
и промывался. Когда все эти приготовления были закон-
чены, Петр Иванович распорядился, чтобы с завтрашнего
дня были начаты работы. Часть рабочих попрежнему будет
бить шурфы, отыскивая жилу, а остальные — человека
четыре — займутся вскрыванием турфов, т. - е. снятием
с золотоносных песков верхнего наносного пласта — турфа —
два накладыванием песков в тачки и доставкой их к же-
лобам, и, наконец, еще двое вместе со мной — промывкой
их. Сверх того, на моей обязанности лежало следить за
работавшими, чтобы они не таскали с лотков осевшие кру-
пинки золота, на что таежный рабочий всегда готов, что
он умеет делать с большим мастерством и чем может совер-
шенно спутать планы ведущего работы.
Рано утром меня и Петра Ивановича разбудил стук
в дверь. Это был служащий Адрианов.
— Встава-ай! — протяжно прогудел он в дверную щель
и пошел к казарме рабочих.
— Падыма-айсь, ребята, —уже веселее и повелительно
крикнул он, стуча в казарменную дверь.
Через минуту она медленно заскрипела, послышался
кашель, зевота и мирное перекидывание словечками, гро-
хот самоварной трубы и частое хлопание сапога, которым
старуха Авдотья раздувала огонь в самоваре.
Когда я и Петр Иванович были готовы, Фаина Прохо-
ровна (жена Адрианова) принесла в комнату и поставила
на стол поднос со стаканами, с молоком для чая и тарел-
кой нарезанного ломтиками хлеба, а через несколько минут
и важно клокочущий самовар. К столу подсел Петр Ива-
нович, Адрианов и я, а Фаина Прохоровпа ушла к себе
досыпать.
Петр Иванович, попивая чай, давал Трофиму Гаврило-
вичу указания, где поставить рабочих на разведку, где бить
шурфы, т. е. копать ямы, и где проводить штреки—длин-
ные рвы.
Наконец, мы отправились мыть золото. Рабочие двига-
лись один за другим по узенькой тропинке, перешли по
бревну Кундат и по продолжению той же тропинки вступили
в лес. Было совершенно тихо, тайга хранила спокойное
молчание. Заморосил дождик. Все тона и краски смягчи-
лись, расплылись, все приняло неясные очертания, сделалось
как будто прозрачным. Старые пихты, обросшие клочьями
седого мха, стояли точно окаменелые в глубокой, задумчи-
вости, простерев широкие, серо-зеленые лапы над извива-
ющейся тропинкой, как бы желая скрыть ее от чьего-то
глаза.
Через каких-нибудь полчаса мы были уже у ключика.
Часть рабочих осталась здесь, а я с двумя парнями лет
по 17 —18 прошел еще шагов пятьдесят к запруде болотца,
где стояла бутара. Трофим Гаврилович открыл шлюз,
и вода стремительно бросилась в желоба, затем в «колоду»
(длинное корыто) и на «грохот», т.-е. на железную плиту
с круглыми отверстиями, покрывающую собственно бутару —
нечто в роде деревянного ящика с покатым дном и откры-
того одной стороной для выхода воды. Дно бутары перего-
раживается четырьмя плинтусами — деревянными порож-
ками, у которых задерживаются крупинки золота. Но боль-
шая половина его осаждается еще в колоде, в которую
сваливается из тачки песок. Длина колоды около четырех
аршин, ширина — около трех четвертей и глубина около
полутора четвертей. Бутара раза в два короче колоды, но
немного шире ее.
Но вот из чащи доносится повизгиванье тачечного
колеска, и из-за поворота тропки показывается Никита,
катящий перед собою полную песку тачку. Еще минута —
и к нам в колоду валится куча песку, перемешанного
с галькой, глиной, торфом и травой.
Вода в колоде запрудилась, замутилась и вдруг понес-
лась по пескам вниз бурым потоком. Я с парнями изо всех сил
принялись шевелить пески в колоде гребками в роде мотыг,
только с отверстиями в железках для прохода воды. Мы
двигали пески вверх по колоде против струи, спускали их
вниз, снова тащили вверх и опять вниз, пока вся глина
не была унесена водой, пески тоже, и на грохоте не оста-
лась куча крупной гальки и мелкого гравия. Этот материал
сгребали с грохота гребком и лопатой на сторону, в отвал.
Не успели мы пробить одну тачку песку, как в колоду
уже летит другая, запруживая несущуюся воду. На секунду
прекращается ее журчание, и вдруг сразу она бросается
через песок и края колоды, обдавая нас мутными брызгами
и струями. Мы опять изо всех сил принимаемся разбивать
комья, протирать и промывать пески, то и дело погляды-
вая на дорожку — не приближается ли Никита с тачкой.
Мы фыкаем и фукаем на комаров, кусающих губы, забира-
ющихся в нос, уши, глаза, судорожно подергиваем всем телом,
которое больно жалят слепни.
Пот вытереть некогда, и его соленые большие капли без
конца катятся по губам, подбородку, застилают глаза. Им
пропитана наша одежда, и кажется, что мы только-что
в нем купались. Руки от усталости немеют, от согнутого
положения ломит поясницу, мы скорее спешим домыть пе-
сок, чтобы мгновение передохнуть, и вдруг слышим знако-
мое повизгивание движущейся тачки, через секунду обру-
шивающейся на наши гребки. Мы невольно выпрямляемся,
секунду стоим неподвижно, вяло глядя на кучу песка, но
тотчас опять принимаемся лихорадочно работать. Пробив
тачек десять, мы уже совсем обессилели и сгребали песок,
почти не промывая его.
Проходит еще минута, и я чувствую, что больше не
могу работать, что мускулы рук перестали двигаться,
а в пояснице ощущается невыносимая боль. Я начинаю
поспешно перебирать в уме выходы из положения, как вдруг
на гребок неожиданно падает новая партия песка, и с этим
Никита спокойно произносит: — закури. С неизъяснимым
наслаждением ставлю я у колоды гребок и растягиваюсь
на днище обернутого вверх дном старого лотка. Я не
шевелю ни одним мускулом тела, всецело отдавшись насла-
ждению покоем, глаза невольно закрываются, и я впадаю
в тяжелое полузабытье, теряя представление действитель-
ности, несясь куда-то в смутном хаосе мыслей и воспоми-
наний, готовый вот-вот совсем заснуть, как вдруг какой-то
нервный толчок заставляет меня разом проснуться. Я вска-
киваю и с подозрением смотрю на парней. Но те, усталые,
сидят на концах гребка, положенного поперек колоды,
и беседуют.
Разговор парней — сплошное сквернословие. Особенно
отличается Макся, видимо, побывавший около горных заводов
и вполне усвоивший тонкости этого своеобразного скверно-
словного наречия. На подобие сыплющейся дроби вылетали
из уст Макси короткие словечки то в качестве эпитетов,
сравнений, то заменяя целые выражения своей интонацией,
забористой приставкой. Максе слабо подражал Григорий,
еще мало выходивший из тайги, наивный, простой и неиспор-
ченный. Развязность и циничность Макси огорошивали его,
уверенность покоряла, и Григорий проникался все большим
уважением к товарищу. Не желая ударить лицом в грязь
перед новым другом Григорий и сам пробовал скверносло-
вить, но у него это выходило, так сказать, с конфузом,
неуверенно и натянуто, точь в точь, как у неудачных остря-
ков, сказавших неумело и невпопад остроту и незнающих,
куда после этого деваться от смущения.
— А ну, расскажи, Макся, про Ларку, — попросил Гри-