На золотых приисках
На золотых приисках читать книгу онлайн
Русский путешественник, географ, этнограф.Сергей Иванович Сергель родился 23 сентября 1883 г. в местечке Синявка Слуцкого уезда Минской губернии, в семье волостного писаря. Умер (предположительно) в Москве в 1955 г.В 30-х годах - член Центрального Совета Общества пролетарского туризма.Сергель Сергей Иванович - один из представителей широких кругов российской общественности, откликнувшихся в начале ХХ в. на призыв основателей Этнографического отдела Русского музея помочь в сборе этнографических коллекций для вновь организуемого музея. С.И.Сергель, студент естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, собрал и передал музею в 1906-1908 гг. очень значительные вещевые и фото коллекции по традиционной культуре коми и норвежских саамов, имеющие весьма основательную научную и музейную значимость.Сергей Иванович Сергель родился в семье волостного писаря. В 1894 г. он поступил в Могилёвскую гимназию, закончив её в 1904 г. и проучившись там 10 лет вместо обычных восьми. Скорее всего, это было связано с трудностями его детства, весьма небогатого, и ранней потерей родителей (в 1900 г. уже не было в живых ни отца, ни матери). Как было написано в справке, выданной ему Могилёвской гимназией для предоставления в Санкт-Петербургский университет и удостоверяющей его материальное положение: «С.Сергель вследствие действительно большой бедности и неимения решительно никаких средств к жизни, был на время пребывания в Могилёвской гимназии освобождён от платы за учение и получал ежегодные денежные пособия».В 1903 г. Сергей Сергель, перешедший в выпускной класс гимназии, предпринимает в одиночку дальнее и авантюрное путешествие в далеко отстоящие от Могилёва места - на северную реку Печору, куда Сергель отправился, по его собственным словам, побуждаемый любознательностью и страстью к путешествиям. Выехав из Чердыни на лодке, он поднялся до верховьев Колвы, перебрался волоком в Унью, приток Печоры, по которой на лодке дошёл почти до верховьев Печоры. Затем пешком, с ружьём за плечами, он отправился в горы южной части Северного Урала.Поездку на р. Печору в 1903 г. можно считать первым приобщением молодого человека к этнографическим исследованиям. Во время своих странствий С.Сергель впервые столкнулся с незнакомым ему укладом жизни проживавших там экзотических для него народов - коми-зырян, манси, ненцев, русских старообрядцев. Скорее всего, эта поездка окончательно определила выбор им дальнейшего жизненного пути.В 1904 г., окончив гимназию, С.Сергель поступил в Санкт-Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета в группу, где готовили географов. Жизнь в Петербурге складывалась нелегко. Как многие неимущие студенты того времени, Сергель вынужден был зарабатывать деньги репетиторством. В периоды полного безденежья ему приходилось оставлять учёбу в университете до более благополучных времён. Но можно предположить, что тяготы жизни скрашивались тем, что он получил возможность в период пребывания в университете насытить свою жизнь яркими путешествиями, к которым всегда имел склонность. Это было результатом его установившегося сотрудничества с Этнографическим отделом Русского музея.В феврале 1906 г. Сергей Сергель пишет заявление в ЭО РМ с просьбой выделить ему 1000 рублей для сбора коллекций и этнографического обследования зырянского населения, живущего по берегам рек, впадающих в р. Печору в среднем её течении. Обосновывая свою просьбу, он сообщает о том, что в 1903 г. уже побывал в этом районе, где имел возможность близко познакомиться с местным населением. Далее С. Сергель обязуется собрать коллекции, характеризующие хозяйственные занятия коми (охоту и рыболовство), жилище, домашний быт (утварь, одежда). Этнографический отдел Русского музея счёл возможным включить Сергея Сергеля в число своих корреспондентов.Весной 1906 г. он отправился из Вологды пароходом в г. Усть-Сысольск. Далее путь его лежал по берегу в верховья р. Вычегды, где Сергель надеялся, по его собственным словам, найти «более интересное место для наблюдений за жизнью зырян». Так началась первая в его жизни этнографическая экспедиция. Её основной задачей было изучение традиционной культуры коми и сбор этнографических коллекций для пополнения музейного собрания.В начале июня 1907 г., через 10 месяцев после возвращения из Коми края С.Сергель отправился, вновь по поручению Этнографического отдела, в своё следующее путешествие к саамам Норвегии и Финляндии. Исходной точкой экспедиции был г. Гаммерфест, расположенный на крайнем севере Норвегии, поскольку её целью был сбор этнографических коллекций у саамов норвежской северной провинции Финмаркен. Научная основательность, с которой он выполнил свои обязательства перед ЭО РМ, поручившему ему сбор этнографических коллекций по традиционной культуре коми и саамов, их качественный состав, впечатляют и в наши дни, когда уже известны результаты более поздних исследований за весь истекший период со времени его экспедиций. Материалы, собранные С.И.Сергелем, во многом уникальны, поскольку в них зафиксирован пласт в то время уходящей, а в наше время уже ушедшей культуры коми и зарубежных саамов. Его собрание охватывает широкий спектр этнографических тем, давая представительную характеристику традиционной культуры этих народов.В 1913 г. С.Сергель получил свидетельство об окончании университета. Сведения о дальнейшей его жизни весьма скудны. Известно, что в 1915-1916 гг. он работал в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ. чиновником Удельного округа Министерства Имперского Двора и уделов. С 1911 по 1922 семья жила в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ.После революции Сергей Иванович работает лесничим, а его жена - врачом.В 1922-м году семья переезжает в Московскую губернию. Сергель работает преподавателем географии в Волоколамском зооветеринарном (сельскохозяйственном) техникуме. В историю техникума он вошёл как «великий мастер и энтузиаст экскурсионного дела». Это время без преувеличения можно назвать «золотым веком» российского краеведения, поэтому совершенно естественно, что Сергель, опытный путешественник и исследователь народной культуры, лишённый возможности самореализации на должном уровне, искал приложения своих способностей и сил на краеведческом поприще. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы предположить, что такая деятельная натура, как С.Сергель, не мог быть полностью удовлетворён своей жизнью в Волоколамске, довольствуясь краеведческими экскурсиями по его окрестностям. В 1930 г. он пишет заявление в Комитет Севера при Президиуме ВЦИК, в котором просит назначить его краеведом на одну из северных культбаз, но изучение архивных документов, связанных с деятельностью этих учреждений, не выявило каких-либо интересующих нас сведений.С 1930 года Сергель Сергей Иванович работает в Москве в научно-исследовательском институту гражданского воздушного флота инженером-географом. (Сведения из личного дела сына Сергеля С.И.)Семья жила по адресу Москва, 1-й проезд Аэропорта, д.1, кв.23. Это были маленькие двухэтажные финские домики. У семьи было 2 комнаты.В Российском Этнографическом музее (Санкт-Петербург) находятся коллекции, собранные Сергелем С.И.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
перетянутый красным кушаком, широкие плисовые шировары
и сапоги до колен. Во рту всегда дымится трубка, а в пути
за плечом непременно висит одноствольное шомпольное ружье
с торчащим из дула войлоком. Наконец, у него была баба
Авдотья, худощавая и бодрая старушка, и веселый моло-
дой пес Верный, которые сопровождали Никиту во всех его
странствиях. Нрав у Никиты был самый безобидный, за
что собственно и держал его у себя Петр Иванович, так как
силушки у него оставалось уже немного. Так, например,
если Никите с Авдотьей удавалось выпить, то в то время
как другие рабочие в таком состоянии начинали опасно буй-
ствовать, Никита оставался тих, смирен, начинал чмыхать
носом, вытирать рукавом слезы и горестно-прегорестно мотать
старой головой. Друг Никиты Матвей тоже никогда не
буянил и, подвыпив, обыкновенно, с многозначительным
азартом без конца убеждал Петра Ивановича,что «ну, и...
больше ничего. Вот ей-же богу, пропади я на этом самом
месте, если... и больше ничего».
На другой день Никита бывал болен, пластом лежал на
койке, морщился и ни с кем не разговаривал.
Кузнец Николай тоже старик, У него тоже темное от
копоти и солнца лицо, дышащие энергией и умом, но как-то
избегающие долго останавливаться на собеседнике глаза,
точно Николай опасался, чтобы чужой человек не прочел
по глазам его сокровенных тайн. У кузнеца была всклоко-
ченная, полуседая борода, такая же великолепная, волнистая
шевелюра, он обладал звучным приятным голосом, был хо-
роший расторопный работник и располагал к себе каждого,
хотя и держался особняком и ни к кому не набивался
с разговорами. Не смотря на видимую хмурость, во всех
его движениях и словах сквозила мягкость и печаль. Может-
быть, это была надвигающаяся старость, горечь одиночества
и бездомности, тревога за кусок хлеба, когда не станет сил
работать, или какое-нибудь неотвязчивое воспоминание из
прошлого, но только в нем было нечто, выделявшее его среди
остальных таежников.
На другой день после нашей охоты на козлов он ушел
от Петра Ивановича, пробыв на стане одну неделю. Нани-
маясь Николай долго и настойчиво выспрашивал Петра Ива-
новичи, будет ли работа зимою, так как он человек поло-
жительный и на время оставаться не любит. А через не-
делю неожиданно заявляет, что ему нужно в Томск, что его
туда настойчиво зовет один родственник, предлагая велико-
лепное место, одним словом, что он решил делать «кальеру».
Взвалив на плечи небольшой мешочек с имуществом он
энергично зашагал по таежной тропке и скрылся из наших
глаз. Через два дня мимо нас проезжал верховой, который
рассказал, что в пути встретил кузнеца, шедшего работать
на один уединенный прииск. Истинный таежник не в силах
прожить на одном месте больше недели, и «кальера» для
Николая была лишь предлогом, чтобы уйти на новое место
не совсем без повода.
Итак, мы решили поохотиться на козлов. Когда совсем
стемнело, я поужинал, оделся потеплее, перекинул через
плечо пантронташ и ружье и зашел в казарму рабочих.
В первой комнате различил на скамейке две фигуры. Это
были Никита и Николай. Они были в подпоясанных
кушаками азямах и с ружьями у ног: Никита с не-
изменною одностволкой, Николай с одолженной у почтаря
берданкой.
— Готовы? — спросил я.
— Готовы, — отвечали охотники, встали и вышли из
казармы.
— Только там не шуметь и не курить, — строго преду-
предил Никита, — дома закурили — и шабаш.
Вечер был тихий, ясный, но холодный. В небе уже горели
звезды, закат мирно бледнел, а в чаще потемневшей тайги
филин глухо кричал — шубу! Круглолицый парень Федька
принялся-было передразнивать его, но одна из баб остано-
вила парня, сказав, что филин этого не любит и может дра-
знящего заклевать.
Через несколько минут мы переходили вброд речку,
и я почувствовал, как в правый сапог проникла холодная
струйка воды.
За рекой началось болото с травою в рост человека,
с колодами, пнями, валежником, через который мы с тру-
дом перебирались.
Наконец добрались до мшистого козлиного болотца. С одной
стороны оно было закрыто полукруглою горою, а с другой
сливалось с долиною Кундата. Кое-где из мохнатого
ковра мхов островками подымались группы березок, пихт,
елей.
Окинув внимательным взглядом болотце, Никита указал
мне место в его центре, за старым, свалившимся кедром
с огромным дуплом и разъяснил, что смотреть нужно прямо
перед собою, в гору, из-за которой приходят козлы. Влево
шагов на двадцать от меня, за группой березок, стал Никита,
а Николай скрылся вправо в тесную семейку елей. Мы
замерли.
Было поразительно тихо, и самый ничтожный звук ула-
вливался совершенно отчетливо. Вдруг занывшие комары
немилосердно кусали голову, но я безропотно переносил эту
пытку, напряженно вглядываясь в темную гору.
Скоро перестал чувствовать левую ногу, но все-таки не
шевелился. У самых колен по дуплу засновала крохотная
мышка. Белка, нивесть откуда появившаяся на корнях
кедра, зарезвилась в двух шагах от меня, и вдруг, защел-
кав и зацарапав лапками, скользнула вверх по стволу, отры-
вая кусочки сухой коры.
Через несколько времени у меня заныла правая нога,
и сильно заболела спина.
Вдруг, среди глубокой тишины, до меня стали долетать
какие-то звуки. Вслушавшись в них, я с удивлением дога-
дываюсь, что это дышит кузнец — ни дать, ни взять вздохи
кузнечного меха во время работы: хочет чихнуть и не ре-
шается. Через минуту доносится какой-то хряст — смотрю —
кузнец опустился на землю. Если другие садятся, то почему
бы я не мог встать и оживить свои ноги, подумал я, но,
не слыша ничего со стороны Никиты, не решился это сде-
лать. Сижу и терплю.
Минут пятнадцать длится напряженная тишина, и вдруг...
да, конечно, это Никита зажигает спичку — совершенно опре-
деленный чиркающий звук, значит, он закуривает свою
трубку — вот тебе и строгое — шабаш с курением.
А через каких-нибудь десять минут в глазах моих что-то
блеснуло: поворачиваю голову влево и вижу... настоящее
пламя. Признаться, у меня ноги тоже здорово промерзли,
и я был бы не прочь их погреть, но только все это уже
слишком. Пламя погасло, но вдруг раскатисто закашлял
и зачихал кузнец. Отхаркался и сплюнул Никита. Тогда
я поднялся и удобно поместился на корнях кедра. Не прошло
и десяти минут в тишине, как захлюпали чьи-то шаги,
и Никита перешел на сухое место, ближе ко мне. В общем,
теперь мы могли быть уверены, что козел подойдет к нам
очень близко.
Не смотря на дрожь и окоченелость ног, залюбовался
ночью. Все небо усеялось звездами, мерцавшими из синей
глубины и из-за неподвижных пихт.
Приподнялась над горою полная луна и брызнула на нас
сквозь чащу деревьев серебристым светом, отбросив на бо-
лотце длинные тени и все его осеребрив. Одни деревья
стояли черные, другие серебряные.
На ближнем дереве переливчато звонко и тоненько за-
пела птичка. Ей так же ответила другая, и они долго пе-
рекликались. Перелетая с дерева на дерево птички встре-
тились, наконец, на одной березке, что-то нежно и тихо про-
щебетали и улетели.
Ко мне подходит Никита с побуревшим от холода
лицом.
— Вот об этой поре и кричат козлы,— нетвердым голо-
сом произносит Никита.
— Да-а? — удивился я.
— Уже светает, — вскользь добавляет он, кивнув головою
в сторону.
Очевидно, его опытный охотничий глаз различал свет
далекой зари там, где я видел лишь темное небо да лунное