Пески Калахари

— Где старик?

— Он умер, — ответил О'Брайен.

— Я сразу поняла, что с ним что-то случилось, когда увидала тебя одного, — сказала Грэйс.

Удивительно, что гибель Гриммельмана почему-то не взволновала Грэйс, и она поняла, что предчувствовала эту смерть. И еще одна мысль, которую она старалась отбросить прочь и которой стыдилась, пришла ей в голову: теперь для нее и О'Брайена будет достаточно пищи, и они останутся совершенно одни.

— Он порезался своим бушменским камнем, — сказал О'Брайен. — На нем оказался яд, который и убил его. Мы шли, разыскивая пчел, как вдруг старик упал сзади. Когда я обернулся, то увидел, как Гриммельман кружился на одном месте и спотыкался, словно не видел, куда ему идти. Небольшой порез на его руке кровоточил. Он сел, и рука начала быстро чернеть. Через пять минут он уже был мертв. Помочь я ничем не мог. Это было страшно, ужасно. Старик нашел этот камень среди скорлуп страусовых яиц и носил его с собой в кармане.

О'Брайен прошел в пещеру, поставив ружье в нишу. Грэйс внесла раскаленные угли и бросила их на почерневшую золу вчерашнего костра. В сумке О'Брайен принес четырех ящериц и сморщенный огурец наррас. Ящерицы были уже выпотрошены, и Грэйс быстро поджарила их на сделанной Смитом проволочной решетке. Они поели мяса, меду и поделили огурец.

Наступила ночь, принеся с собой стужу. Они подбросили сучьев в огонь и, дрожа от холода, быстро забрались в спальный мешок, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Скоро им стало теплее.

— Как это случилось, что он порезался? — спросила Грэйс.

Она крепко обняла О'Брайена и почувствовала в нем настоящую мужскую силу. Что-то в гибели Гриммельмана было такое, о чем О'Брайен ей не сказал, нечто неясное и пугающее, но об этом она боялась заговорить.

— Больше ничего не произошло, — ответил он спокойно.

Его пальцы коснулись ее лица. Он повернул Грэйс к себе, поцеловал в губы, щеку, шею. А она подумала о своем бывшем муже, который казался ей сейчас таким далеким… Эндрю Монктон — нежно любящий, добрый и внимательный. Но это все, что в нем было: только доброта и внимательность.

— Теперь мы все переживем, — сказал ей О'Брайен. — Ты и я. И останемся в этих местах. Жить. Вдвоем.

Грэйс все стало безразлично. Руки молодой женщины обвили его шею. Ей было ни до Гриммельмана, ни до перспектив будущей жизни, ни до кого другого, кроме О'Брайена. В этом темном холодном мире для нее больше не существовало ничего, кроме его горячего и влажного тела, кроме человека, который ее любил и защищал от ужасов этой доисторической ночи. Их осталось только двое.

Солнце господствует повсюду. Обнаженные скалы дрожат от зноя. Жара становится невыносимой.

Старая и тощая коричневая муха тащится через ямку, засыпанную истертой в порошок глиной и нанесенным ветром песком, и взбирается на узкий гребешок. Ее крылышки обтрепались и съежились, она почти ослепла. В каком-то исступлении муха ползет по раскаленному камню, крылышки ее трепещут, она делает попытки приподняться над землей и снова падает на песок.

За ней наблюдает скорпион. Он выжидает. Крабоподобные клешни наготове, длинное членистое тело изогнулось дугой. На последнем сегменте — острый смертоносный коготь. Все знают его и боятся — так страшен стекающий с него яд. От него умирают даже люди. Муха оборачивается, видит прямо перед собой это чудовище, бежит, но уже поздно. Сильные клешни хватают ее и подносят к мощным челюстям.

Скорпион удовлетворен. Он нежится на солнце, этот владыка своего маленького мирка. Коричневые мухи — довольно редкая добыча; чаще попадаются муравьи или нагруженные густым нектаром пчелы, отдыхающие на пути к своему тайному гнезду. Но пробил час и скорпиона.

Протянув руку над валуном, молодой бабуин хватает его. Инстинкт говорит обезьяне, что жало насекомого страшно ядовито. Поэтому рука, так похожая на человеческую, осторожно поднимает вверх членистое тельце. Скорпион борется, стараясь своим извивающимся хвостом достать волосатую руку. Если ему удастся ужалить, только одна внезапная боль от укола заставит молодую обезьяну подскочить над отвесной скалой. Но скорпион не смог использовать свое оружие. Другой рукой бабуин оторвал последний из семи сегментов, на котором корчится теперь в муках острый коготь. Скорпион беспомощен. Бабуин рассматривает свою добычу, обрывает раздражающие его клешни и одним движением губ проглатывает насекомое.

Потом бабуин идет вдоль хребта и снова ищет что-то у неровного подножья утесов. Он отбился от стада, но нашел пищу, лакомый кусочек; его не оттолкнули более сильные самцы или бешеные самки, хватающие все подряд для своих детенышей. Довольная обезьяна, изредка подпрыгивая, быстро передвигается на четвереньках. Но и она находит свою смерть.

О'Брайен крался за бабуином более часа, как тень, бесшумно дюйм за дюймом переползая от скалы к скале даже тогда, когда большое расстояние в сотни ярдов отделяло его от добычи.

Потом наступил момент, когда мир сузился до черных четких линий в оптическом прицеле. Перекрестье остановилось на спине бабуина, охотник нажал на влажный от пота спусковой крючок, ружье дернулось в его руках, в нос ударил резкий запах пороха, раздался звон выброшенной латунной гильзы.

Пуля угодила в позвоночник молодой обезьяны. Изогнувшись, она высоко подпрыгнула, покатилась в пропасть и разбилась о скалы.

В воздухе раздался дикий рев бабуинов-часовых. Стадо в ужасе бросилось бежать от грома ружейных выстрелов. Смерть находила их, а они не понимали ее причины.

Снова наступила тишина. Ничто не двигалось. Зной волнами расходился над скалами и россыпями камней.

О'Брайен ушел, когда Грэйс еще спала. Проснувшись, она увидела, что осталась в пещере одна, и испугалась. Она вышла к костру у входа и съела свой скудный завтрак.

Где-то среди ущелий бродил О'Брайен, двигаясь от скалы к скале, как большая тень, и выискивая очередную жертву, любую, которая была бы только съедобна…

Сидя перед пещерой, Грэйс грелась в лучах утреннего солнца. Подбросив в костер несколько суковатых веток, она думала о том, что теперь они с О'Брайеном одни и никогда уже не покинут эти горы. Их не найдут. Они останутся здесь, состарятся и умрут.

Это было ясно с самого начала. Если бы границы цивилизованного мира или просто водоем находились поблизости, в каньоне определенно встретился бы какой-нибудь скот. Не может быть, чтобы траву и воду, такую драгоценную для этих мест, не использовали. Но никаких следов белых или черных людей, старых стоянок, фургонов кочевников-буров, ничего, указывающего хоть на какие-либо признаки цивилизации, здесь не было. Ничто не свидетельствовало о том, что в каньоне кто-то жил, за исключением бушменов, пребывание которых здесь относилось к очень давним временам.

Их не спасут. Разве что пролетит самолет, и летчик заметит людей в пустыне. Моторизованная экспедиция, пересекающая необъятные просторы песков, также может обнаружить их здесь. Но если это и случится, то лишь в далеком будущем.

Грэйс вернулась в пещеру и выпила оставшуюся в одной из бутылок воду. Подняв пустую скорлупу страусового яйца, она снова вышла на солнце, направляясь к прудику, чтобы искупаться и наполнить все сосуды.

Остановившись у воды, молодая женщина стала раздеваться.

Слева от нее среди скал что-то зашевелилось. Человек. Страх сковал ее сердце… бушмен… Грэйс повернулась и бросилась бежать, изо всех сил призывая на помощь О'Брайена.

Незнакомец быстро догнал ее, схватил и ладонью зажал рот. Грэйс попыталась вырваться, обернулась и сразу успокоилась. Это был Майк Бэйн.

Рыдая, стояла перед ним Грэйс. Она плакала от счастья. Майк вернулся. Он не погиб, не погиб…

— Где О'Брайен? — спросил Бэйн необычно резким голосом.

Грэйс молча вытирала глаза. От волнения она никак не могла застегнуть блузку.

— Где О'Брайен?

— На охоте, — проговорила Грэйс. — Откуда ты взялся? О'Брайен сказал, что ты ушел от него, стремясь выбраться отсюда. Мы думали, ты погиб.