Пески Калахари

— С моей стороны глупо было идти сюда, — сказал Гриммельман. — Старому человеку следует иметь больше здравого смысла.

О'Брайен ничего не ответил. Он сидел, выпрямившись, в напряженной позе, пытаясь разглядеть что-то вдали на противоположном гребне. Возможно, то была антилопа или бабуин. Гриммельман с обидой почувствовал, что О'Брайен не слышал ни единого его слова.

— Ну, так где же эти твои пчелы? — спросил старик, поднимаясь. О'Брайен был уже на ногах.

— Всего несколько сот футов отсюда.

Гриммельман не торопясь последовал за ним. Спешить было явно некуда, но немец чувствовал, что его медлительность раздражает охотника.

О'Брайен подождал Гриммельмана. Тот подошел и остановился около него. У отвесной скалы на чистом песке, там, куда никогда не заглядывало солнце, лежал один из принесенных ими из самолета чемоданов без крышки. Он имел два заплечных ремня и был приспособлен для переноски скорлуп, которые и лежали в нем. Скорлупы были привязаны тонкими ремешками и веревочками и очень походили на те ранцы, которые О'Брайен изготовил когда-то для Смита, Бэйна и для себя.

— Это тебе, — бросил О'Брайен.

Старик долго смотрел на чемодан.

— У меня мелькнула такая мысль, — сказал он. — А не заставил ли ты силой уйти Смита и Бэйна? Мне и раньше приходило это в голову. Но не оставалось ничего другого, как выслушивать твои версии. Вот что я тебе скажу. Я не уйду.

— Да, заставил уйти их и заставлю тебя, — ответил О'Брайен. — Но ты пойдешь в другом направлении. И найдешь то, что я не показал им. У меня есть карта, которая приведет тебя еще к трем скорлупам с водой, оставленным мною там, где я охотился. Когда они опустеют, будешь пить из скорлуп в чемодане.

— Почему ты заставил их уйти? — спросил Гриммельман. — И почему вообще в мире всегда существуют такие, как ты, которые навязывают другим свою волю, а те, другие, позволяют лишать себя жизни?

— Все мы не можем здесь оставаться, — ответил О'Брайен. — Ты знаешь это лучше любого из нас.

— Так пусть мы умрем, — сказал старик. — Съедим последнюю дыню, последний мед, последнюю ящерицу или то, что нам удастся добыть, и потом умрем. Нет никакой нужды обрекать друг друга на смерть в пустыне. Стюрдевант поступил неразумно и ушел сам, но другие… Ты убил их. Их кровь на твоих руках.

— Они должны были уйти, — твердил свое О'Брайен.

— Не тебе решать, кому уходить.

— Все вы уйдете!

— Я не уйду, — возразил Гриммельман. — Вернусь к пещере. Если и умру там, то буду знать: сделал все, что мог. Не расстанусь с жизнью только потому, что у кого-то в руках ружье. Я устал от подобных типов. Меня уже раз уничтожили такие же, как ты…

— Уходи, — мягко сказал О'Брайен. — Уходи или я убью тебя.

— Нет, — ответил старик.

— Застрелю, — повторил О'Брайен и подошел ближе.

— Это что, казнь? — спросил Гриммельман.

— Называй как хочешь. И то и другое — все равно смерть.

Старик слегка улыбнулся. Угрозы. Всегда угрозы. Всегда перед ним был кто-то с ружьем, кто приказывал ему делать то, чего он не хотел. Было время, когда это вызывало в нем страх, и он подчинялся, говоря себе, что его нельзя запугать. Он прекрасно понимал, что это ложь, и все же пытался оправдать себя. А в результате — кровь была на его руках… и гереро, и русских.

— Для начала я буду защищаться, — заявил старик.

Он переступил с ноги на ногу и поправил шляпу. Правая рука его опустилась в карман старой штормовки и нащупала нечто твердое — продолговатый кремень, наконечник копья, который он нашел среди скорлуп страусовых яиц.

— Драться уже поздно, — заметил О'Брайен.

Гриммельман кивнул. Да, охотник прав, поздно, слишком поздно. Его пальцы обхватили кремень, и старик почувствовал, как острый его конец выступает из вспотевшего кулака, словно нож. В руках у него было оружие.

— Возьми скорлупы, — приказал О'Брайен, сделав шаг вперед, и дулом ружья указал на чемодан.

Гриммельман покачал головой. Нет. Никогда. Он почувствовал себя страшно одиноким, как только может себя чувствовать человек; как тот мальчик из племени гереро, стоявший перед ними, когда офицер подошел и тщательно навел свой пистолет; как те русские военнопленные, опустившиеся коленями на снег…

Он умрет сражаясь: схватит ружье О'Брайена, разобьет его, ударит этого парня и всадит ему в грудь свой нож. Он не подчинится. Гриммельман вынул из кармана руку, сжатую в кулак, и двинулся вперед.

— Стой! — закричал О'Брайен. — Остановись!

А старик подходил с поднятой рукой. Из его кулака выступал двухдюймовый конец острого камня. Немец приближался, словно в исступлении. Взгляд его был страшен. Старческое лицо выражало гнев и ненависть.

— Стой! — снова заорал О'Брайен.

Старик был уже совсем рядом. О'Брайен ждал еще некоторое время, а затем шагнул в сторону и взмахнул тяжелым ружьем. Ствол ударил Гриммельмана по правой руке. Старик пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, и тяжело рухнул на песок.

— Старый идиот! — бросил О'Брайен. — Понял ли ты, что драка — это уже не для тебя?

Охотник постоял несколько мгновений, глядя на распростертого на песке старика, затем повернулся и пошел по каньону.

Гриммельман лежал на земле. Из ладони струилась кровь. Он слишком сильно сжал наконечник копья. Старик сел и бросил кремень. Он был счастлив. Не потому, что остался жив, нет. Он совершил свой первый великий поступок — боролся со злом.

Голова кружилась. Надо было укрыться от солнца, отдохнуть в тени и потом идти назад в пещеру к Грэйс. Может быть, О'Брайен где-нибудь караулит его, чтобы застрелить, но это уже не имеет значения. Он стар и многое пережил, а сейчас стал хорошим человеком… хорошим…

Рука старика холодела. Он потер ею о бедро, стер окровавленный песок, внимательно рассмотрел небольшой порез на ладони и понял, что умирает, что умрет через несколько минут.

Ладонь была иссиня-черной, и черные прожилки разбегались по ней к кончикам холодеющих пальцев и запястью. Наконечник был отравлен ядом бушменов. Старик сжал камень слишком сильно и порезался. Он сумел победить О'Брайена, но найдет смерть от древнего яда.

Гриммельман сидел под палящим солнцем и не чувствовал страха. Лучше умереть здесь, чем в холодной Европе. Солнце такое теплое. И много лет назад, будучи еще совсем юным, он уже побывал здесь.

Давно это было. Скрестив ноги, сидел бушмен с оружием, отравленным ядом, готовясь к охоте или к войне с белым человеком. Ядом страшной силы смазывал он наконечник нового копья. Как это было давно!

Внезапно Гриммельман почувствовал, что уже ничего не видит. В ушах стоял звон. Он лег на песок, оперся на левую руку. Земля под ногами начала вращаться все быстрее и быстрее. Яд подобрался к сердцу. Старик вздрогнул и затих навсегда.

Над затянутой знойным маревом землей, высматривая пауков, летает быстрая оса, окрашенная яркими полосами, отливающими металлическим блеском. Где-то в расщелине черных скал есть у нее вылепленное из грязи гнездо с личинками, куда оса натаскает пауков, а потом надолго закупорит его.

За нею с высоты наблюдает большая безобидная на вид коричневая муха. Вот оса находит сверкающую на солнце паутину, подлетает поближе и, почти не двигаясь, повисает в воздухе.

Внезапно коричневая муха хватает осу своими сильными длинными лапками. Завязывается борьба. Муха со своей жертвой стремится подняться ввысь, а оса пытается перевернуться, вонзить в тело противника смертоносное жало и парализовать его. Муха знает это и удерживает осу подальше от своего жирного брюшка. В отчаянье оса пытается вырваться и освободиться, но справиться с сильными лапками мухи не в состоянии.

Длинный заостренный хоботок опускается вниз и прокалывает спинку осы. Через мгновение все кончено. Большая коричневая муха улетает, а тело осы, высосанное досуха, падает на песок. Ветерок подхватывает его и несет вдаль.

О'Брайен вернулся к пещере, когда солнце уже садилось. Грэйс ждала его у входа. В руках она держала несколько сухих сучьев.