Эсхит. Нерыцарский Роман (СИ)

Он и Рауль, пока спускались по ложбине к океанскому берегу, пройдя мимо, наверное, сотен домов не встретили ни одного человека, но присутствие жителей ощущалось: что-то постоянно шуршало, вздыхало, охало, сопело и тихонько стукало за их спинами, они понимали, что весь городок следит за ними, по почему-то их то ли боятся, то ли не доверяют им как белым, то ли они вообще впервые увидели диковинных светлокожих людей и просто не знают, что от них ждать, кто они --- враги или друзья. И когда спутники вышли из города, на берегу, края которого, в какую сторону не посмотришь, не охватить взглядом, было голо и пусто, лишь одиноко и сиротливо, как потерявшийся щенок, сидел прямо на земле у самой кромки воды их проводник. Рауль первым подбежал к воде и, не останавливаясь, зашёл в неё сразу по пояс, а Этьен, приблизившись к границе океана и берега, замер, словно чего-то ожидая. Тагонт тоже поднялся на ноги и, пожав худыми плечами, улыбнулся и снова куда-то убежал, но вернулся он скоро, неся, прижав к груди два кувшина с водой, которые и протянул Этьену и Раулю, вышедшему обратно на берег.

--- Там, в пустыне, --- пробормотал Рауль, напившись, --- за такой кувшин с водой, если бы меня поставили бы перед выбором, я согласился бы отказаться от всех благ, дающихся бессмертной славой. Только бы глоточек хлебнуть бы сейчас, думал я, и ничего не надо больше. Как сказал тот умник, Рыцарь Тени: желание жить самое сильное желание человека, оно перебивает все остальные желания, делая их мелкими и ничтожными. Но как желание славы может быть ничтожным? Я бы никогда не поверил бы в это. Теперь и верить не надо, я просто это знаю...

--- Рауль, --- сказал Этьен, --- зря ты полез в воду: вода солёная, и ткань твоего балахона намокла, а когда она высохнет, то станет жёсткой, негнущийся, как сброшенная змеиная кожа, лежащая на солнцепёке.

Трое странно высоких, с крайне смуглыми, тёмно-коричневыми, словно дубовая кора, вытянутыми до невозможности лицами человека, одетые в точно такие же свободно спадающие до земли одежды, что были на странниках, появились из ближайшего дома и направились прямиком к ним.

--- Вот и дуданы, --- сказал невесело Этьен, --- почему-то они не прыгают от радости, приветствуя тут наше появление.

Они не только не прыгали, но их суровые, на грани неприкрытой злобы и явственной ненависти лица не предполагали ничего доброго.

--- Не напасть ли они хотят на нас? --- Спросил Рауль. --- Я всегда не прочь поучаствовать в хорошей стычке. Но мы теперь безоружны... Но какие верзилы.

Маленький проводник бросился навстречу дуданам и став у них на пути, начал бегло тараторить, пытаясь им, то ли что-то объяснить, то ли в чём-то их убедить, причём Этьену и Раулю на слух было понятно, что изъяснялся он не на своём языке --- тагонтский звучал плавно и протяжно, долгие гласные в нём преобладали. А сейчас он выражался короткими, односложными словами, такая речь казалась похожей на однообразно-отрывистый клёкот встревоженной чайки. Хмурые и неприветливые туземцы, не прогнали его с дороги, внимательно, как подопечные своего наставника, стали слушать, то, что он им рассказывал --- этот крошечный, чёрненький, как клякса, тагонт, с невероятным достоинством стоял, высоко задрав приплюснутый, словно горелая лепёшка, подбородок, окружённый тремя настоящими, по сравнению с ним, великанами --- макушка его головёнки находилась где-то в районе их талий --- и не просто кому-то что-то говорил, а выступал как истинный лицедей перед зрителями: строил различные гримасы, без конца жестикулировал, показывая невидимые образы, повышал и понижал голос. И чем дальше заходил его рассказ, тем сильнее вытягивались и без того лошадиные физиономии дуданов, страх и смятение до предела расширяли их до невозможности выпуклые глаза, а как только говоривший закончил, они с ужасом уставились на белых людей. Тагонт, между тем что-то вынул из своего мешка, ослепительно блеснувшее на свету и протянул это местным, те, приняв подарок, почтительно склонились перед ним и, не разгибаясь и не поворачиваясь спиной, дико сверкая белками глаз, удалились.

--- Что наш проводник им дал? ---Спросил Рауль.

--- Похоже на золото, --- отозвался Этьен, --- наверное, плата за услугу. А может, это некий знак, дающий понятие о том, кто он и зачем он тут. И заодно с ним и мы...

--- А чем они так напуганы, --- опять спросил оруженосец, --- что малыш тагонт им мог сказать этакого, что они такими страшными глазами пялились на нас?

--- Мы, видимо, по их понятиям смертники, --- ответил Этьен, --- ведь на острове Силодолис, куда мы направляемся, нет места живым. Там живой человек, едва ступив на землю острова, моментально превращается в мертвеца. Он не сгорает, не рассыпается в прах, внешне он остаётся таким, каким был, но мёртвый. От человека остаётся пустое вещество, лишённое души, а, значит, и жизни. Поэтому город, что расположен там называется городом Живой Смерти, так как всё выглядит словно оно живое, но на самом деле мёртвое. И никто, кроме нас с тобой, не может ступить на этот остров и не умереть. Но они-то этого не знают...

Какое-то время ничего не происходило, они стояли и ждали.

--- Странное побережье, --- сказал Рауль, --- ни одной лодки, ни места, где их привязывают. Они что, живя на берегу океана, никогда не плавают и рыбу не ловят?

--- Наверно, всё-таки плавают, --- сказал Этьен и показал на появившихся из проулка шестерых здоровых мужчин, которые по трое с каждой стороны несли на плечах, придерживая за её борта, длинную узкую лодку. --- Значит, и мы поплывём.

Дуданы, словно гигантское двенадцатиногое чудовищное насекомое в едином ритме, нога в ногу прошагали мимо них и, не задерживаясь, зашли прямо в воду, где и опустили лодку на спокойные, почти незаметные волны: она едва покачивалась, когда туземцы отпустили её, такой тихой была водная гладь. Потом они выбежали на берег и стали поодаль, глядя на странных чужаков так, словно те вот тут сразу на их глазах упадут на землю и умрут в страшных судорогах или сгорят заживо, бегая по берегу живым факелом, и никакого спасения им не будет, участь обречённых известна всем.

Этьен с Раулем запрыгнули в лодку --- не её дне лежали два коротких весла и те бурдюки с водой, что спасали путников в пустыне, а попрёк были приделаны на одинаковом расстоянии от носа и кормы две узенькие дощечки, предназначенные для того, чтобы сидеть на них во время плавания. Этьен, взяв одно из вёсел, сел спереди, Рауль, ухватившись за второе, уместился сзади.

--- Рауль, --- обратился к нему Этьен, --- давай греби по правому борту, а я --- по левому. Если сразу поймаем единый ритм, то пойдём быстро и только вперёд.

И он оглянулся, чтобы видеть, понял ли его Рауль и чуть не выронил своё весло: толпа, наверное, в несколько тысяч человек стояла на берегу: люди молча смотрели на них --- так молчат на похоронах, когда гроб уже опустили в землю и засыпают его землёй. "Весь город здесь. --- Подумал Этьен. --- Когда они успели так быстро собраться? Только что берег был пуст, и как они узнали, что мы именно сейчас отплываем?" Действительно, вышли все: мужчины --- от стариков до юношей, дети --- и мальчики, и девочки, женщины --- молодые замужние, седые старухи и даже невинные девушки, объявленные невестами, которым до свадьбы положено сидеть дома. А самым первым, отделившись от толпы, шагнув по щиколотку в воду, стоял маленький тагонт, с грустной, как у старой панды, улыбкой, казалось, позови они его, и он с радостью бросится за ними.

--- Пришли проводить нас в последний путь, --- сказал Рауль, обернувшийся за взглядом Этьена, --- ничего, поглядим, как они станут нас встречать, и какие у них будут рожи, когда мы вернёмся. Ведь никто и никогда не возвращался оттуда?

--- Бери весло, --- сухо ответил Этьен, --- надо плыть.

XIV глава.

...Они легко достигли полной слаженности в движениях: вёсла идеально точно входили в воду, не отставая и не опережая друг друга, собственно, вёл впереди сидящий Этьен, а Рауль только подстраивался под его скорость хода и манеру грести, и получалось у него это очень удачно.