Остров, одетый в джерси

Я взял кружку, налил в нее чай и сел на свободный стул. Сам того не желая, я внес дисгармонию в сложившуюся тут атмосферу. Потому что уж очень они разные — те кто пьют кофе, и те кто любят чай. И нет у этих людей ничего общего, кроме, кружек, которые они используют для своих напитков. Чайный человек — уютный, домашний, любит поболтать и послушать. Кофейные люди — птицы высокого полета. Парят на такой высоте, какой чайному человеку сроду не достать. Молча они созерцают движение жизни, наполненной чайными людьми.

Почувствовав присутствие чужого чайного человека, кофейные люди недовольно зашевелились и по одному стали покидать столовую.

40 (1Ай_ай1(глава 40)

Вернувшись на кормокухню, я понял, что работа здесь не прекращалась ни на минуту.

Перед Элунед лежала связка бамбуковых трубочек и чашка с горкой мучных червей. Моя наставница занималась странным делом. Она брала бамбуковую трубочку, насыпала в нее червей и затыкала отверстие бумажкой.

Выкатив глаза, я смотрел на это дело. Волосы на моей голове двигались, как змеи на голове Медузы Горгоны.

Элунед вслух отсчитывала червей, видимо, опасаясь положить больше или меньше нужного.

— Десять, одиннадцать, двенадцать...

Всего в трубочку их поместилось пятьдесят.

— Ага, пришел? — Элунед отложила наполненную трубку и взяла пустую. — Не хотел бы ты...

Тут надо сказать, что вежливые служители Джерсийского зоопарка никогда не говорили нам «дай то», «сделай это». Только «не хотел бы ты дать то?» или «не сделал бы ты этого?» Приятно работать в такой атмосфере. Однако вернемся на кормокухню.

— Не хотел бы ты взять одно киви (я взял одно киви), два банана (достал бананы) и четыре яблока (нагнулся под стол за яблоками).

— Порезать? — спросил я.

Элунед кивнула, не отрывая взгляда от трубки.

— Яблоки мелко ...двадцать три, двадцать четыре… киви на шесть частей ...двадцать восемь, двадцать девять… апельсин пополам ...тридцать пять, тридцать шесть… Только вместе с кожурой режь.

Через десять минут фрукты были нарезаны, трубки наполнены и заткнуты бумажками.

— Уелл дан, — сказала Элунед.

— Дело мастера боится, — отозвался я.

Затем трубки сложили в ведра, а ведра взяли в руки и вынесли на улицу.

— Кого же мы идем кормить?

— Ай-аев!

— Так это животные? – удивился я.

— Мадагаскарские лемуры.

— Откуда же такое название?

— Увидишь — поймешь.

Мы подошли к торцевой стороне дома Даррелла и остановились перед дверью с надписью «Ночной мир Мадагаскара».

— Этих лемуров еще руконожками зовут, — сказала Элунед, открывая дверь.

— Почему? — опешил я.

— У них ноги, как руки.

— О, господи!

Дверь за нами закрылась, и нас окружила абсолютная темнота. Я не шевелился, опасаясь наткнуться на страшного ай-ая. Однако через минуту я стал различать окружающие предметы и увидел какую-то гигантскую раму. В центе рамы стояло какое-то существо. Ноги у него были как ноги, руки как руки. Вообще он был очень похож на человека с ведром. Постепенно я понял, что это мое отражение в огромном стекле.

— Ты бы не хотел покормить ай-айев?

Я совершенно забыл о присутствии Элунед, и, услышав ее голос, вздрогнул.

— Я, конечно, не против, — ответил я, — хотя…

— Вот и хорошо, — сказала Элунед и открыла передо мной дверь, ведущую в застекленную вольеру.

Влажность за стеклом была колоссальная. Это позволило мне сделать вывод, что ай-аи звери не только ночные, но еще и тропические. Однако самих обитателей вольеры пока видно не было. И это меня, надо сказать, скорее радовало, чем огорчало.

К потолку поднимались фальшивые скалы, вылепленные из цемента. Нашарив в ведре кормушку, я стал искать, куда бы ее поставить. Заметив мою растерянность, Элунед из-за стекла показала на вершину одной из цементных скал. Я осмотрел скалу, на которую мне предлагалось влезть и, повернув лицо к Элунед, вопросительно поднял брови. Элунед кивнула. Я пожал плечами и пополз по цементным неровностям к потолку. На вершине скалы стояло сооружение, похожее на скворечник, в котором что-то тихо щелкало, как в трансформаторе. Я осторожно поставил кормушку перед «скворечником» и, цепляясь комбинезоном за фальшивые пики, вновь спустился к подножью. Элунед уже убрала коридор и теперь ходила по вольере, вставляя трубки с мучным червем в специальные отверстия в цементных склонах.

Тем временем я нашарил вторую кормушку и совершил восхождение на вершину противоположной скалы, где стоял еще один скворечник. Однако спускался я на этот раз куда дольше, потому что мой путь проходил через лес трубок с бумажными затычками. Они напоминали подснежники, чудом выросшие в бесплодных горах.

Наконец мы вышли из вольеры, и Элунед заперла дверь.

Тут же щелчки в скворечниках усилились и стали напоминать барабанную дробь, возвещающую о начале смертельного номера.

Под это звуковое сопровождение с вершин спустились длинные тени. Приблизившись к подножью, они превратились в лопоухих, глазастых зверей, у которых, действительно, вместо ног было что-то похожее на руки.

— Ай! – вскрикнул я невольно. – Ай-ай!

— Теперь понял, откуда такое название? — спросила Элунед.

Тем временем ай-аи добрались до трубок, подняли передние лапы и распрямили невероятно длинные средние пальцы, похожие на отвертки. Ловко орудуя «отвертками», лемуры принялись выковыривать из трубок бумажки и доставать червяков. В темноте блеснули длинные зубы. Быстро опустошив трубки, лемуры стали шевелить огромными ушами, как бы осматривая ими склоны: «Не осталось ли где еще червячка, которого можно было бы заморить?»

Здесь мы должны помянуть добрым словом миллионы съеденных в зоопарках мучных червей. Ведь, каждый из них, не покривив душой, мог бы сказать, что отдал жизнь за охрану природы.

Когда мы вышли наружу, я долго привыкал к свету и глядел вокруг, мигая.

— Уелл дан, — сказала Элунед. — Можешь пойти поесть. Скоро ланч.

Я повернулся и, продолжая щуриться, направился к поместью Ле Ное.

За ланчем никто из уставших студентов не произнес ни слова. Мы молча взяли еду, тихо ее съели и неслышно вышли из столовой.

Только Кумар, выходивший последним, неожиданно сказал:

— Латук очень полезен для кенгуру, потому что в нем содержится много витамина Б.

41

Первый день работы пролетел незаметно. Завершив последнее кормление, мы с Элунед вернулись на кормокухню и стали мыть ведра.

— Может, еще чего-нибудь сделать нужно? — спросил я, опуская одно вымытое ведро в другое.

— Да нет, ничего не нужно, — ответила она. — Разве что мусор вынести.

— А где у вас тут мусорка?

— Мусорка у нас может быть где угодно.

— Как так? – удивился я.

— А так. Потому что мусорка наша на колесах.

— Ладно вам!

— Я серьезно говорю. У нас трактор вместо мусорки. Ездит по зоопарку, и в него все мусор сыплют.

— И как же его поймать?

— А ты стань возле арки, он через нее время от времени проезжает.

Я взял мусорный бак и, выйдя из кормокухни, встал под аркой, над которой темнел гранитный крест. Под крестом в кладке арки были высечены цифры, которые, вероятно, обозначали время постройки. Я долго пытался разглядеть мелкую надпись и, в конце концов, мне почудилась невероятная дата «4758 год».

Я стал глядеть на дорогу — не едет ли мусорка?

В эту самую секунду трактор вырулил из-за клетки с ибисами и, подпрыгивая на неровностях мостовой, двинулся ко мне. За лобовым стеклом невысоко подпрыгивал водитель. Чтобы не вылететь из кабины, он держался за руль.

— Ага! — обрадовался я. — Приехал!

Я поднял бак и придал телу позу, которая способствует быстрому опрокидыванию емкости с мусором.

Несмотря на то, что лицо тракториста двигалось то вниз, то вверх, я смог разглядеть в нем удивление. Будто бы закидывание мусора в его трактор было для него огромной новостью.