Путь к Океану<br />Повести и рассказы

БУДНИ РЕЧФЛОТА

Человек с ведром

Откинулись мы с Красной Армии, пробухали с годик в родном городе и вкурили, что добром это не кончится, да ещё и посадка замаячила на горизонте, совсем не мягкая. Стали совет держать, как дальше жить.

— А пошли в речфлот устроимся, шконка и жратва обеспечена, на работу ходить не надо — живёшь на ней, какая-никакая дисциплина, бухать так не дадут, тормознёмся хоть, отойдём малёха, не забыл чать, как в Атлантике рулил? — предлагаю я Дексу.

— Ну, за кордон нас сейчас хрена выпустят, характеристик-то со службы нет (да и кто их дал бы, для суда если только), а вот на речку, я слышал, даже бывших зэков берут. Годик пошлёндаем, а там поглядим.

Сказано — сделано. Устроились без проблем, направили нас сразу на Нефтерудовоз-Х, стоящий в ремонте в затоне в ожидании открытия навигации. Первое знакомство состоялось со вторым механиком. Вылезает из машинного люка чумазая морда с эмалированным ведром:

— О. ик. пополнение, что ли?

— Ну, типа того.

Суёт ведро:

— Сходите, пока чистые.

— А где тут колонка?

— Какая накуй колонка, вон ларёк с пивом разливным!

Сколько рейсов к ларьку мы сделали за месяц ремонта, одному Богу известно. Кэп с Чифом (старпомом) редко появлялись — им в ремонте делать абсолютно нечего, а Дед (стармех) мастерил в полубаке шкафчики для гаража, забив на всё. Увидит человека с ведром:

— Что, ребята, водичка кончилась? (ведро было с крышкой).

— Ага, Анатолич, в машине жарко, пьём много.

— Ну-ну.

А дело всё было в том, что после работы употреблялись напитки покруче. Мы с Дексом начинали с пивной и заканчивали кабаком глубокой ночью, остальные жрали самопал на пароходе. Так что пивко с утра очинно на пользу работе шло.

Ремонтом командовал второй механик Иваныч, и надо сказать, в своём деле он был настоящим асом, и нас многим тонкостям научил, хотя был постоянно бухой. Поэтому ремонт мы закончили в срок и с началом навигации пошли на Каспий.

Вот так мы «завязали» с бухлом.

Кораплядская любовь

Капитан — всего лишь звание. Мастер — это уже должность. Капитаном может стать любой штурманец, а вот Мастером не каждый. Мастер на пароходе — царь, бог и судья. Наш Кэп был окуенным Мастером. Работа шла сама собой без его участия, но он стоял над всеми. Это, конечно, и от команды зависит, но разная шваль у нас долго не задерживалась. Самое главное, не напрягал он матросов дурной работой, как на других судах — лишь бы не сидели. Да и мы каждый своё дело знали. Шлюзуемся где-нибудь на Беломорканале, с других судов вопят в матюгальник:

— Трави носовой ёпмать! Подбей кормовой нах!

Наш «Х» идёт в мёртвой тишине, как «Летучий Голландец», на палубе никого. В нужный момент, как чёртики из табакерки, появляются два матроса, накидывают концы, судно подтягивается, концы набиваются, закрепляются и матросы исчезают бухать дальше. Судно шлюзуется, и происходит обратный процесс. И всё это без единой команды.

Любой человек не без греха, вот и у нашего Мастера было два заёпа. Первый-то и заёпом не назовёшь — сам бухал и другим не мешал, лишь бы не во вред работе. Второй посерьёзнее — поварихи. Если кто-то, кроме него, отваживался трахнуть повариху, списывался подчистую, независимо от должности и звания.

Первая была Оля. Специализировалась чисто на машинной команде, что и привело к печальным последствиям. Как на грех пришёл к нам работать моторист Коля, только что из армии. И влюбился в неё по уши. Оля + Коля = свежее мясо. И стали они трахаться напропалую, не зная заморочек кэпа. Третий мех, Колин шеф, даже ключи у него от каюты списдил — не помогло, Коля припёр из машины длинную трубу и стал подпирать дверь. Дальше начались странности. Машинная команда отпрашивается у деда на берег, тот всем даёт добро, а Колю, потупив глаза, шлёт к Кэпу. Тот его не отпускает, ничем не мотивируя. Пацанчик врубился наконец после нескольких таких отказов, нажрался в лоскуты и с ножом на Кэпа попёр — еле растащили. Ну и писдец, естественно, собирай вещи.

— Я без Оли не поеду никуда, я люблю её, — орёт.

Так и Олю до кучи накуй с борта. Вот такая любовь. Только она его ещё по дороге бросила.

Вторая, Лариса, не давала вообще никому, но готовила до того отвратительно, что мы сами были за то, чтобы списать её к епеням. Прислали Петровну, центнер лет под пятьдесят. Кушали при ней разнообразно и вкусно, но бухала больше всей команды, да ещё чудила при этом — полный улёт. Всё возмущалась, что её трахать никто не хотел. Встанет бухая возле курилки и орёт:

— Нет среди вас мужиков, писдить ща всех буду! Я каратистка нах!

За леер схватится и давай ляжками махать, пока её буфетница в каюту не затащит. Напоследок уснула у старпома в каюте, нассав перед этим на коврик, за что и была списана. Жалко бабулю было. Говорили, ей боцмэн, главный судовой клоун, вдул всё таки разок.

И вот на сцене появилась главная героиня — Танюха. Не сказать, что супер модель, но всё при ней было — молодость, смазливая мордашка, сиськи и жопа — всё в меру, да и готовила изумительно. А глаза… Такие глаза называют плядскими, смотришь в них, и сразу в штанах дымиться начинает. Её хотела вся команда. Хотела, но боялась, потому что заморочки Мастера уже ни для кого секретом не были. Был и у меня заскок — влюбился, стихи ей читал. Раз бухали мадеру у нас в каюте — она, Декс, и я. Мы с Дексом по очереди шлюзоваться бегали и жутко ревновали друг друга в это время, так как друг тоже втрескался по уши. А ночью мы напились с монтёром и заспорили, что я залезу к ней на шконку. И я залез. Одетый. И вырубился. Это меня спасло, скорее всего, от списания с судна, обошлось без последствий. Но когда я увидел, как она выходит ночью из капитанской каюты, вся влюблённость разом испарилась. Да и её понять можно, выбора не было — или подмахивай, или писдуй на берег. Сидим раз толпой в каюте, бухаем, и она с нами.

— Чё ж ты трахаешься наверху, а бухаешь здесь, — спрашивает Декс.

— Здесь я человек, а там просто станок.

А кэп борзел не по-детски, к нему жена с ребёнком приехала покататься, ищет его ночью. «На вахте он», — говорят. Какая накуй вахта у капитана, когда идём на автомате по открытой воде, по Онежскому озеру. Ясное дело, с Танюхой где-нибудь зашхерился. Мы с ними до конца не доработали, настописдело — сколько можно, год отпахали, за исключением пары поездок домой на неделю. Уже в конторе слышали, что сука-радист на него телегу накатал в кадры и за пьянки, и за плядство.

Вот такая она, любовь кораплядская…

Икра

С начала навигации мы двинули на Каспий, и начались денёчки золотые, вернее рублёвые. Деньги никто не считал, уходя на берег в кабак, просто цепляли в горсть из ящика стола. Страна голодала, многие продукты были в дефиците, всё по талонам, по записи. Голодали и мы… Иной раз вообще продуктов не было — только хлеб и осетровая икра.

Система была отработана чётко. Ночью, выходя в море Волго-Каспийским каналом, ждали сигнал фонарика и замедляли ход. Подходил катер с браконьерами и сгружал мешки с готовой паюсной икрой и балыком. Количество обговаривалось заранее, лавандос наготове, поэтому всё занимало считанные минуты. Нам потом оставалось только развесить, распределить, кто сколько вложил и зашхерить на всякий случай. Но при мне нас ни разу не шмонали. Сдавали выше по реке по кабакам в пять раз дороже.

К нам деда нового прислали, сам из Мурманска. Спускается в машину и окуевает от такой картины: сидим в ЦПУ — четвёртый механик, повариха и мы с Дексом, водку пьянствуем, а из закуски только двухлитровая банка с икрой, черпаем из неё ложкой по-очереди, даже хлеба нет.

— Да, ребята, много я повидал на флоте, видел даже, как моторист повариху драл за ГРЩ, — ноги только в контакты не суйте, — говорю, — убьёт ведь на кер. Но такого ещё не видел.