«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

Анатоль Адольфович Имерманис

Гавриил Ефимович Цирулис

«ТОБАГО» МЕНЯЕТ КУРС

ТРИ ДНЯ В КРИСПОРТЕ

24-25 НЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

«ТОБАГО» МЕНЯЕТ КУРС

Авторам приключенческих романов во всем мире нередко задают вопросы: происходили ли в действительности события, описанные в книге? Существуют ли живые прототипы героев произведения? Чтобы избежать прямого ответа и возможных нежелательных для себя последствий, писатели в капиталистических странах имеют обыкновение помещать в начале книги предупреждение, что, мол, всякое сходство персонажей романа с реальными лицами совершенно случайно и непреднамеренно. Мы же, советские писатели, стремящиеся к типичности литературных образов, напротив, всегда питаем надежду, что читатель в героях произведения узнает себя, своих современников. Это, разумеется, не значит, что мы претендуем на полную историческую достоверность всех изображенных в повести событий. Но, тем не менее, в основу сюжета повести легло действительное происшествие.

В связи с этим уместно напомнить молодому поколению читателей, что в Латвии до лета 1940 года господствовала власть капитала. В исторические июльские дни сорокового года, когда волей трудового народа буржуазная Латвия стала социалистической республикой и вошла в состав Советского Союза, многие торговые корабли Латвии находились в заграничном плавании. В это время ряд стран Европы уже был охвачен пожаром второй мировой войны, фашистские подводные лодки бороздили моря и океаны, торпедируя корабли даже нейтральных стран, перевозившие грузы для Англии и ее союзников. Таким образом, возвращение на родину национализированных судов латвийского торгового флота стало нелегким делом для их экипажей, если учесть, что их возвращению чинили всякие препятствия оставшиеся за границей представители буржуазного правительства и недавние судовладельцы, старавшиеся любыми средствами удержать свою собственность, ставшую законным достоянием народа. Англия и США оказывали им в этих преступных намерениях всевозможную поддержку. В ту пору находился в дальнем плавании и крупнейший грузовой теплоход Латвии «Герцог Екаб». Известие об установлении в Латвии народной власти застало его в Тихом океане на пути в порт Кальяо и было с энтузиазмом встречено командой. Но откликнуться на призыв нового правительства и немедля взять курс на родину не было возможности — слишком мал был запас топлива, пресной воды и продовольствия.

В порту Кальяо и начались злоключения латвийских моряков. Полицейские власти попытались наложить арест на судно, экипажу запретили сходить на берег, морякам предлагали американское подданство, сулили всяческие блага. Когда же все эти происки оказались безуспешными, морякам пригрозили тюремным заключением за «коммунистическую агитацию». И вот в этих нелегких условиях команда приняла единственно правильное решение. Под покровом ночи вооруженную охрану высадили в шлюпку, и «Герцог Екаб» с погашенными огнями покинул порт. Побег удался. Через несколько недель плавания теплоход прибыл во Владивосток, где отважных моряков встретили как героев.

Познакомившись подробнее с этим событием и участниками дерзкой операции, мы решили использовать некоторые его обстоятельства для сюжета повести, в которой хотели показать, какие чувства движут людьми, получившими вдали от родины известие о том, что отныне они — свободные граждане государства трудящихся. Какими путями пришли к единому решению люди, разные по характерам и воззрениям на жизнь? На этот вопрос нам и хотелось дать ответ, когда мы писали повесть. Обстановка на «Тобаго» существенно отличается от условий, в которых оказалась команда «Герцога Екаба». Борьба экипажа за «Тобаго» была намного труднее хотя бы потому, что на борту оказались также хозяин судна и его дочь Алиса, ее жених Паруп и некий таинственный беглец — персонажи, которые помогут читателю составить представление о политических силах, действовавших в Латвии летом 1940 года.

Повесть «Тобаго» меняет курс» мы посвящаем отважным морякам, которые, преодолев все препятствия и лишения на своем пути, возвратились на родину — в Советскую Латвию.

Германская подводная лодка всплыла совершенно неожиданно.

До этой минуты ничто не предвещало опасности.

«Тобаго», гордость торгового флота Латвии, спокойно взрезая форштевнем простор Атлантического океана, нес навстречу американскому берегу восемь тысяч тонн консервов, спичек и первосортных яиц, двадцать восемь человек экипажа, трех пассажиров и одного беглеца, затаившегося в туннеле гребного вала.

Он выпрямился и аккуратно завинтил колпачок авторучки. Второй штурман Карклинь, по обыкновению, запаздывал. В ожидании смены Нордэкис стал машинально перелистывать вахтенный журнал. Он открывался торжественной записью: «Сегодня «Тобаго» спущен на воду в доке судостроительной верфи братьев О'Дэворен». Государственные мужи, предоставившие Квиесису крупный заем, в полном составе явились на церемонию приемки судна. Об этом рассказывала другая запись: «12.00. Под звуки государственного гимна на борт подымаются глава государства д-р Карл Ульманис, министр общественных работ Альфред Берзинь, министр финансов Экие…» В последующие три месяца в жизни судна ничего особого не произошло. Но вот и первое чрезвычайное происшествие: «08.32. Из Штеттина получена радиограмма о том, что вчера, при прохождении Одерского канала, за борт упал наш старший механик Свадруп. При проверке оказалось, что сообщение соответствует действительности». Позднее Свадруп рассказывал, что среди ночи он проснулся и вышел подышать свежим воздухом, но вдруг у него закружилась голова, и он потерял равновесие. Пришел в себя, лишь очутившись в холодной воде, до берега доплыл полуживой. Зато матросы божились, что к берегу он поплыл умышленно, дабы опохмелиться бутылкой пива после изрядной пьянки в компании штурмовиков.

Нордэкис, как большинство людей на судне, не переваривал форму морского айзсарга и вечное хвастовство Свадрупа своим патриотизмом. Воспоминание о происшествии с инженером ненадолго подняло настроение. Однако уже десять минут первого, а Карклинь все не идет. Нордэкис обратился к матросу, который от безделья выводил пальцем сердечки на запотелом окне штурманской рубки:

— Пожалуйста, подите к штурману Карклиню и напомните о его обязанностях.

Подчеркнутая вежливость в обращении с людьми была почти единственным, что осталось у него от университетских времен. С того дня как он решил из интеллигентного безработного стать простым матросом, Нордэкис старался не вспоминать о своем академическом прошлом. Однако он считал, что образование предъявляет известные требования к человеку, и никогда не опускался до вульгарной брани, которой в минуты гнева не гнушался даже капитан Вилсон.

Явился Карклинь. В левой руке он держал форменную фуражку, правой продирал свалявшиеся во сне волосы.

— Из-за тебя ни черта не выспался. Во сне все время бегал, тебя искал, чтобы ты шел на вахту. И знаешь, где наконец нашел? В каюте у Алисы. Только не помню — в кровати или под кроватью, тут меня как раз разбудил этот проклятый Зандовский.