Шпоры на босу ногу

олее того. Ну вот и подошла. Усталая, запыхавшись, круги под глазами. О господи, да что в ней привлекательного, куда он смотрел? Обычная шпионка. А шестерых ни в чем не повинных солдат уже не воротишь, они останутся на совести... Отдышавшись, Мадам устало опустилась в сугроб и робко сказала: - Ну вот я и пришла. Добрый вечер. Сержант не ответил. Круги под глазами, обветренные щеки. Маленькая и, наверное, щуплая... Откуда у нее берутся силы, откуда такая решимость отправиться невесть куда, невесть зачем... и улыбаться. Тут надобно плакать или же сидеть в гостиной, раскладывать пасьянс на женихов и ждать... но не в снега же! - Вы заболеете,- сказал сержант как можно строже. - Пустое, - едва улыбнулась Мадам.- Я дальше не пойду. - Так вы желаете... Мадам обиделась. Сказала: - А вы воображаете, что я вас преследую! Отнюдь! Вы сами по себе, я сама по себе. Никто не виноват, что нам пока что по дороге. - Но вы сказали же, что дальше не пойдете. - Да. - И если вы просто устали, то я готов... - О, что вы, что вы! - поспешно перебила Мадам.- Я вас не держу, ваше дело военное,- и она опустила глаза. О нет, она не притворялась, не хитрила. Она вдруг ощутила всю свою усталость, безысходность и полную покорность судьбе. Уйдет так уйдет, будь что будет. А возвращаться обратно... Зачем? - Вы заболеете,- сказал сержант уже совсем не строго.- Когда я был маленьким, матушка запрещала мне садиться на сырую землю. У меня, знаете ли, часто болело горло. Мадам не ответила. Тогда сержант сел с нею рядом. Мела метель. Они сидели и молчали. Потом сержант вдруг сказал: - Я вам благодарен. - За что? - удивилась Мадам. - Так, за многое,- сержант ненадолго задумался, а потом вдруг стал рассказывать: - А еще мне в детстве очень нравились бои. Петушиные. О, туда берут не всякого, а только смелых, отчаянно смелых! Мы, кавалеристы, шпоры крепим на сапоги; бойцовым петухам их надевают так, на босу ногу. Такие, знаете, коротенькие, острые ножики. Потом петухов выталкивают на галлодром и наускивают драться до смерти. Победителей кормят отборным зерном и поят теплой водичкой. Потом опять на галлодром. Потом... Что бывает потом, сержант не стал рассказывать. Немного помолчав, он как бы нехотя признался: - Я долго вспоминал, и все бесполезно. А сегодня вдруг понял, на кого я похож. Ведь кивер - это тот же гребень, не так ли? И за это я вам благодарен. Спасибо. Мадам не ответила. Тогда сержант, спохватившись, сказал: - Но русский царь деспот. Он притесняет свой народ. - Так вы затем и пришли... - Не будем спорить, Мадам, - поспешно перебил Дюваль.- Пусть это решается там,- и он кивнул на пасмурное небо.- А я... Я все хотел у вас спросить, да как-то не решался, - и сержант внимательно посмотрел на Мадам. Мадам насторожилась. Что ему нужно? Он догадался? Зачем?! Все уже позади, война закончена, он просто Шарль, она... Ну, кто она, это пока что неважно. Даже очень неважно! Она не назовется, пока... если это, конечно, случится... - Что с вами? Вам плохо? - обеспокоился сержант. - Нет, отчего