Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)

Шильке глянул на Холмса. Из того тоже вышел весь воздух.

- Почему смех?

- Один из немецких парламентеров на мину влез. Похоже, ему оторвало ногу, перестрелка только чудом не началась. – Ватсон тяжело вздохнул. – Но подписали. Утром объявят.

- Тогда ладно. – Холмс тяжело поднялся с наскоро сколоченной лежанки. – Прясем оборудование и переходим в замороженное состояние.

- Сейчас разбужу народ.

Шильке поправлял свой мундир. Собственно говоря, сам он не испытывал ничего особенного. Вообще ничего. Он смотрел на то, как дрожат у него руки. Вообще-то говоря, он весь трясся от напряжения. Наиболее важный и наиболее опасный момент. Смена войск. Из броневика он вышел в не слишком хорошей форме. Люди уже выстроились и ждали. Ватсон запретил им становиться по стойке "смирно".

- Солдаты, война закончилась. – Шильке старался говорить негромко. – Настоящим я расформировываю данное подразделение.

Вообще-то говоря, он не знал, какой реакции следует ожидать. На лицах солдат он не видел ни облегчения, ни улыбок. Каждый чувствовал, что самое худшее еще перед ним.

- Я знаю, что вы люди разумные и опытные. Верю, что как-то справитесь. Тем не менее, мне бы не хотелось оставить вас так просто, без опеки.

Первая выразительная реакция: заинтересованные взгляды.

- Каждый из вас получит по два официальных документа. Первый, это приказ о переходе к партизанским действиям в рамках Верфольфа. Если вас заловят в гражданском еще до вывода германских войск, возможно, это прокатит.

Солдаты начали хихикать.

- Нам достаточно точки опоры, - даже сказал кто-то. – Точку имеем, а с остальным разберемся.

- Второй документ пока что я советую хорошенько спрятать. Это свидетельство того, что вас выгнали из вспомогательных служб за безалаберность, отсутствие желание работать, за попытки антинацистской пропаганды в форме сплетен. Ничего худшего вписать я не мог, иначе бы русские удивились: как это вас еще не расстреляли. Но если предъявите такой документик, возможно, какой-то иван и обманется, а вы не попадете за колючую проволоку.

Мины солдат говорили, что с чем-нибудь подобным они, как раз, справятся.

- Ну ладно. Вот одежды я вам не достал. Гражданское вы должны были обеспечить себе сами.

- Так у нас уже имеется, - снова вырвалось у кого-то.

Тут уже все начали смеяться.

- И последнее. Денежное содержание. Мне кажется неразумным платить его в марках, а рублей в кассе у нас нет. Так что последняя выплата будет в долларах.

- Ураааа! – солдаты начали аплодировать.

- Да тише вы, тише! – успокаивал их Ватсон.

- Это все. Если каким-то чудом после войны кто-нибудь встретит меня в Бреслау… - Шильке откашлялся. – То есть, во Вроцлаве… В общем, не подходите поговорить, не приветствуйте, не отдавайте салют – просто идете в свою сторону. С этого момента мы не знакомы и никогда друг друга не видели. То, что вы помните, никогда не происходило, а наша история никогда не имела места.

- Так точно!

- Это уже и вправду конец. Разойдись. – Шильке повернулся, чтобы уйти, но еще задержался. – Помните, не будьте глупцами, не дайте себя убить.

Один из солдат подошел к нему поближе. Это был толстый силезец, строящий из себя заику.

- Герр капитан, - сейчас-то он совершенно не заикался. – Я от имени всех хотел сказать, что… - Он не слишком знал, как оформить мысли в слова. – Что если бы было таких как вы офицеров… таких как вы людей… так этот мир был бы более, блин, человечным.

Шильке отдал ему шкатулку с документами и деньгами.

- Раздели среди всех. А нам нужно исчезать.

- Так точно!

- И без всяких "так точно", "разрешите идти", без отдачи чести и тому подобного. Просто: до свидания, - и он подал толстяку руку.

Силезец улыбнулся, крепко пожал руку в ответ.

- До свидания, герр капи… До свидания, герр Шильке. Желаю удачи.

- И вам того же.

Все вместе: Шильке, Холмс, Ватсон и Хайни ушли, не говоря ни слова. Только парень еще оборачивался несколько раз, ловя взгляды солдат. Что его явно мучило.

- Герр капитан… - заговорщическим тоном шепнул он.

- Что?

- А мы, что, дезертируем?

Холмс фыркнул. Ватсон чуть не упал.

- Вне всякого сомнения, - серьезно ответил Шильке. – В данный момент мы как раз этим и занимаемся.

Только сам он ничего особенного все так же не испытывал. Ну, может… Эта темная парковая аллея, зелень вокруг, тонущая во мраке. Атмосфера конца света. Место, которое, в каком-то смысле, перестанет сейчас существовать. Нет, нет, аллейка не исчезнет. Но уже завтра она не будет такой же самой. Она будет принадлежать иному миру, который управляется по иным законам. Перед глазами у него встали запутанные судьбы города, истории людей, его творившего. И вдруг до него дошло, что это последняя ночь Бреслау, завтра этот город исчезнет. По крайней мере, та его часть, которую не заглушила нацистская дробь. А может и нет? Возможно, именно эта часть и сохранится? Прощай, Бреслау, приветствую тебя, Вроцлав. Ведомый каким-то иррациональным импульсом, Шильке погладил лавочку, мимо которой они проходили.

Темная тропа вывела их прямиком на Адольф Гитлер Штрассе. Здесь они свернули налево, чтобы дойти до первых зданий жилого массива – сада Цимпель, который в плане своем выглядел словно орел. Холмс открыл висячий замок на двери небольшого складика с сельскохозяйственными орудиями на краю одного из участков, а потом, когда все уже втиснулись в тесное помещение, через отвешенную доску ради безопасности вновь закрыл дверь на замок.

Они быстро переоделись в рабочие комбинезоны, вытащенные из тайника в двойной крыше. Все их вещи следовало разделить и попрятать в разных местах. Только оружие и документы отправились в основной тайник. Все остальное следовало оставить в менее безопасных местах. После того Холмс запустил подземный телеграф – удивительно простое и эффективное решение, не пробуждающее чьих-либо подозрений, поскольку он представлял собой просто туго натянутую веревку. Достаточно было стучать по веревке чем-нибудь металлическим. Ответ азбукой Морзе поступил уже через несколько секунд.

- Ползем по очереди. Смотрите, чтобы в карманах не было ничего металлического.

Сам тоннель представлял собой соединенные и закопанные под землей металлические бочки. Любой громкий звук мог бы выдать их позицию. К счастью, слишком далеко ползти не пришлось. Тоннель, скорее всего, вел только под улицей и за ограду лагеря. Для Шильке и его больной спины это было, тем не менее, марафонской дистанцией. С громадным трудом он выбрался наверх по другой стороне, в какую-то котельную. Ожидавший их здесь мужчина раздал всем документы.

- Фамилии и даты зазубрите как "Отче наш", - шепнул он. – Для немцев мы выдумали простейшие.

- Справимся.

- Тогда сейчас в лазарет, - проводник повел их по длинному коридору.

- Зачем в лазарет?

- Завтра рабочие должны будут пойти на работу, как и обычно. А в группах вас никто не знает, работу вы тоже не знаете. А в лазарете к вам никто не прицепится.

Через несколько минут они добрались до какого-то неприглядного, насколько можно было судить при ночном освещении, барака. Проводник открыл дверь и пропустил всех вовнутрь. В небольшой комнате их ждали врач с рослым санитаром.

- О Боже, - всплеснул врач руками. – Целых четверо!

- Пан доктор, мы не с пустыми руками, - Холмс протянул ему приличных размеров коробку. – За место платим: пенициллин, цибазол, витаминные таблетки.

- Пенициллин? – врач взял коробку так осторожно, как будто там был нитроглицерин. – Пенициллин?

- Чистейший. Прямо из Англии.

Врач глянул на своего рослого помощника.

- Пан Сташек, тогда отправляйтесь к инженеру Венгржину и сообщите ему, что я передумал. Завтра он не умрет, а будет жить дальше.

- Но, пан доктор, пан инженер ведь не поверит.

- Тогда продайте ему как-нибудь красиво. Скажите, что его молитвы были выслушаны, и что Матерь Божья Остробрамская согласилась совершить чудо!