Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)

Их перебил резкий рывок и скрежет передач. Как оказалось, далеко им ехать было и не надо.

- Перед нами десять человек в черных мундирах с винтовками, - доложил Ватсон из башенки.

- А Крупманн?

- Наличествует.

Холмс глянул в наблюдательную щель.

- Черт подери, представление, словно в вестерне. Подождем, пока наши люди доберутся через развалины и…

Шильке вынул из специального этюи громадную сигару. Он подогрел ее американской зажигалкой, прикурил и сунул в рот.

- Ты же сам говорил, что все вокруг – это всего лишь театр, - бросил он, выдувая клуб вонючего дыма.

Холмс начал смеяться. И даже открыл приятелю дверку в задней части машины. Шильке выскочил на мостовую. Ослепленный ярким солнцем, он надел американские противосолнечные очки. Опирая приклад "томпсона" на бедре, он вышел из-за броневика.

У Крупманна было десять человек, которых он выставил за собой в шеренгу. Сцена и вправду будто из вестерна. Шильке не спеша направился вперед. Шаг за шагом, он жалел лишь о том, что на офицерских сапогах не было шпор, которые бы громко звенели. Еще один клуб сигарного дыма. Крупманн тоже направился к нему.

- Привет, Дитер, - сказал он, когда они уже встали друг напротив друга.

- Привет.

- А ты не считаешь, что это несколько нечестно? – указал гестаповец показал на американскую пушку с громадныой барабанной обоймой.

- А разве ты не читал "Перестрелку в О'Кей Коралле" [70]? Там люди Уайетта Эрпа имели пушки.

- Но не автоматические.

- Времена меняются, - процитировал Шильке реплику из какого-то вестерна. – Сейчас все не такое, как раньше.

Рита в броневика фыркнула от смеха.

- Эта страна тоже меняется, - заметила она громко, чтобы ее услышали. – А индейцев и нацистов запрут в резервациях.

Крупманн, похоже, был очень даже сильно пьян. Он указал большим пальцем на своих людей.

- А вот за такое я мог бы ее и…

Шильке на секунду вынул сигару изо рта и свистнул. Десять его человек в камуфляжных куртках вышло из развалин, встав в ряд за спинами гестаповцев.

- Так что бы ты мог? – Сигара вновь очутилась во рту. – Уточни.

- Тебе кажется, будто бы закона уже нет? Так я тебе скажу, пораженец, что он еще действует. И гильотина в тюрьме на Клечкау Штрассе действует без перерыва. И будет действовать до последнего момента. И тебя обслужить успеют, можешь не беспокоиться.

- До последнего момента? Это какого же: последнего? – Шильке выдул дым прямо в лицо собеседника. – Так ты уже не веришь в нашу победу, пораженец?

Крупманн пошатнулся.

- Я кое-что поясню тебе, ловкач. Хайгель, твой непосредственный начальник, который любит тебя столь же громадной любовью, что и ты его, отдал мне на тебя все.

- Хайгель может плюнуть Титцу в глаз, если сможет…

- Но в отношении тебя он сможет значительно больше. Он передал мне твое дело, из которого ясно следует, что это ты пересрал мне дело с Холмсом, наведя одного лейтенанта на фальшивый пеленг радиостанции и посылая его на восточный фронт. А потом, чудесным образом, сам эту радиостанцию нашел. Мало?

Шильке знал, что из материалов дела мало чего следует. Они могли бы стать всего лишь основой долгосрочного следствия, проводимого исключительно на основании домыслов. А сейчас на это нет времени, тем более, в отношении офицера, отмеченного Железным Крестом и награждаемого за образцовую службу. Нет, у Крупманна на него ничего не было. И он широко усмехнулся.

- Ты тут говорил кое-что о бумагах… А ты не помнишь одного такого купца из Голландии, по-моему его звали Амбитиус? Ты с ним, вроде как, немного торговал?

- Ну да, я продавал ему произведения искусства.

- А на твоих расписках не указано, что ты продал. Имеется лишь подпись и полученная сумма.

- К этому ты никак не прицепишься. Все законно.

Теоретически – так. Вся проблема лишь в том, что настоящее имя Амбитиуса – Джульен Боу.

Крупманн застыл.

- Ты все правильно услышал, Джулиен Боу, агент британской разведки. – Шильке инстинктивно затянулся сигарой и с трудом сдержал приступ кашля. – И вот теперь оказывается, что Хайгель передал тебе мое дело. Дело человека, застрелившего Джульена Боу! – И вновь сигарный дым пошел в легкие, но на сей раз Шильке это как-то вынес. – Это что, разве не шайка? Или хуже: заговор?

Крупманн даже качаться на ногах перестал. Шильке решил его добить.

- Так, говоришь, гильотина в тюрьме на Клечкау Штрассе будет работать до последнего? Тебя успеют обслужить?

Крупманн уже не выдержал, и только "томмиган" в руках противника удержал его от рукоприкладства.

- И что тебе эта блядь из крипо наговорила?! – закричал он. – Эту продажную девку нужно утопить в…

Рита уже не могла слушать эти оскорбления, она выскочила из машины так быстро, что ее никто не мог удержать.

- Ты что сказал, свинья?! – Рита бежала в их сторону, перезаряжая дамскую "шестерку", которую носила в сумочке.

И в этот момент прозвучал выстрел. Пуля попала Шильке прямо в спину. Ужасная сила бросила его прямо в объятия Крупманна. Дитер еще успел заметить широко раскрытые от изумления глаза гестаповца.

- Это не я… - еще успел сказать Крупманн, когда второй выстрел, едва задевший ухо Шильке, попал ему прямиком в лицо. Оба рухнули на землю.

Застрекотал пулемет из броневика. Рита схватила Шильке за руку и рванула в сторону. Еще один выстрел, и поток крови хлестнул, заливая Дитеру глаза. Буквально мгновения разделяли их всех от того, чтобы перестрелять друг друга. Но через кровавую мглу Шильке видел, что пулемет бьет куда-то вбок. Остальные солдаты тоже должны были видеть, что это никто из сопровождавших Крупманна. Они бросились в стороны развалин в поисках укрытого стрелка.

Шильке не мог вздохнуть. Не мог он и подняться. Холмс с Ватсоном тащили его под руки к машине. Другая пара несла Риту сложив руки "в стульчик". Все не могли поместиться в тесных внутренностях броневика. Боже, ну как им сказать, что я не могу дышать? Холмс положил Дитера на бок и попытался быстро стащить летную куртку. Он даже хотел разрезать ее ножом, только американское изделие не желало поддаться, удалось лишь подвернуть ее на шею.

- Черт! – услышал Шильке. – Будешь возносить благодарственные молитвы Штехеру. Пуля у меня в руке!

Ну как им сказать, что он не способен вздохнуть!?

- И что там? – спросил Ватсон.

- Пуля не прошла. Зато ребра наверняка пошли на фарш.

- На рентген. И немедленно!

- А что с девушкой?

- Прострелена рука, размозжена кость. Я даже ее вижу. – Ватсон умело накладывал жгут. На всю катушку в больницу, а не то наши немчики откинут копыта!

Холмс занял место водителя. А Шильке уже перестало быть крайне важно сообщить им всем, что он не способен дышать. Его окутала темнота.

Большинство громадных наземных бункеров уже было занято русскими. С запада и с юга твердыня съежилась до городского центра, а точнее – до его фрагментов. В руках у немцев остались только два гигантских строения: на Фриц Гайслер Штрассе и на Вайсенбургер Штрассе. Но Холмс знал, что попасть туда граничило с чудом, а рука Риты требовала немедленного хирургического вмешательства. Так что он остановил броневик в заломе стены. Ему удалось быстро найти санитаров с носилками, которые занесли раненых в подземный госпиталь, а точнее: в ряд душных подвалов, тянущихся под госпиталем святого Георга. Оба поляка занялись интенсивным ускорением врачебного осмотра и перемещением "своих" раненых в кошмарной очереди упырей, что заключалось, в основном, в передаче неких сумм в долларах определенным лицам. Их таланты и личное обаяние (ну и доллары, которые могли они предложить) привели к тому, что Риту положили на операционный стол в течение получаса, что могло бы считаться подвигом в мировом масштабе, если учесть, что некоторые тяжело раненные ждали иногда целый день перевязки. Зато Шильке валялся на носилках в ужасной вони, среди стонов, воплей, молитвенных просьб, в пространстве настолько душном и клаустрофобном, что единственное, о чем он мечтал – это о свежем воздухе. Только фиг вам. Ватсон с Холмсом вернулись лишь через час.