Савмак. Пенталогия (СИ)

  Шагах в десяти от проёма ворот, слева у дороги, из восьмигранного известнякового постамента торчала герма - узкий четырёхгранный столб высотой по плечо рослому человеку, увенчанный головой Гермеса в традиционном крылатом шлеме и с высеченным на передней грани огромным, почти достающим до головы фаллосом. По другую сторону дороги на небольшом, огороженном низенькой каменной оградкой пятачке, на цилиндричном пьедестале в пояс высотой, обвитом вверху и внизу мраморной цветочной гирляндой, стояла небольшая, изящная мраморная статуя Афродиты Навархиды, защищённая от солнца и дождя четырёхскатным, крытым золотистой черепицей навесом на тонких беломраморных столбиках. Богиня была изваяна в коротком, подпоясанном под обнажённой грудью хитоне, плотно облегающем спереди её стройный стан и крылато развевающемся сзади, словно под порывами солёного морского ветра. Ноги, руки, грудь, шея, лицо статуи были окрашены в нежные тона телесного цвета, волосы и ногти на руках и ногах - золотым, брови - чёрным, глаза - голубым, губы и соски грудей - розовым, одежда же осталась нераскрашеной - белой, как и её пьедестал, на котором богиня смотрелась очень эффектно. Перед пьедесталом находился квадратный, мраморный, украшенный тонкой резьбой жертвенник. Взгляды Афродиты и Гермеса были обращены в сторону гавани. У входа на священную территорию богини, на тонкой восьмигранной мраморной ножке высотой по пояс стояла широкая, покрытая резьбой мраморная чаша с чистой водой для омовения. На черепичном навесе, на пьедестале у ног богини, на каменных плитах вокруг жертвенника и на широком ограждении сидели, копошились и ворковали десятки белых, серых, сизых и пятнистых голубей. Несколько птиц Афродиты, усевшись на резной кромке чаши, пили воду, ещё парочка мирно устроилась на крылатом шлеме Гермеса через дорогу.

  Отдав посох и шляпу рабу, путник в изумрудном паллие, у которого при взгляде на Навархиду защипало в глазах и защемило в горле, осторожно, чтобы не потревожить пивших воду голубей, омыл в священной чаше руки, окропил водой лицо, голову и одежду и направился к примостившимся под крепостной стеной слева от ворот (справа был широкий выступ башни) двум парусиновым палаткам.

  В одной из них сидел трапезит, обменивавший чужеземные монеты на местные, в другой можно было приобрести подношения богам - покровителям путников - на любой вкус: терракотовые статуэтки богов и животных, треножники, чаши, кубки, миски, неразбавленное вино, мёд, молоко, лепёшки, зерно различных злаков, фрукты, овощи и тому подобное. Все отправлявшиеся в ближний ли, дальний ли путь из этой гавани, и все благополучно возвращавшиеся сюда из путешествия, непременно оставляли Гермесу и Навархиде свои благочестивые дары. Эпибат с "Кастора", обменяв понтийский золотой статер на херсонесское серебро и медь, выбрал кубок тёмно-красного вина и посыпанную солью ячменную лепёшку для Гермеса, красиво расписанное блюдце с мидиями и креветками, а также горсть пшеничного зерна для Афродиты Кораблевладычицы и её любимых птиц. С трудом отыскав место на жертвенниках среди даров, оставленных приехавшими и уехавшими в этот день до него, он рассыпал зерно вокруг босых ступней Афродиты и вполголоса возблагодарил богиню и её соседа за то, что благополучно довели его из дальних далей до ворот родного города.

  Смуглый, обросший жёсткими чёрными волосами раб, примерно одного с ним возраста, бросив полный сожаления взгляд на доставшийся Гермесу кубок с вином, вновь взялся за сундук и двинулся вслед за закончившим священный обряд хозяином к узкому проёму ворот.

  - Радуйся, путник! Добро пожаловать в наш славный Херсонес! - услышал приезжий тонкий голос приветливо улыбающегося ему черноволосого, пучеглазого толстяка, сидевшего на низком табурете под стеной башни сразу за распахнутой воротной створкой. - Позволь полюбопытствовать, кто ты, откуда и куда направляешься?

  Приезжий свернул к низенькому столику, за которым сидел обратившийся к нему человек, и стал разглядывать из под широкой шляпы его чуть одутловатое лицо с большой волосатой бородавкой в углу мясистого розового носа. Это был сборщик воротной пошлины, которую уплачивал общине херсонеситов каждый въезжавший и входивший в город чужестранец. На столике перед ним был развёрнут длинный папирусный свиток с именами прошедших сегодня в город через эти ворота чужеземцев и отметкой об уплате входной пошлины, придавленный вверху тяжёлой медной чернильницей с тростниковым пером, а внизу - на треть наполненной оболами деревянной кубышкой. Справа и слева от телона восседали на выпуклых прямоугольных щитах, вальяжно вытянув ноги, два молодых воротных стража. Их копья беспечно стояли в углу, образованном башней и стеной, прикрытые дубовой створкой ворот.

  - И тебе радоваться, Полихарм, - ответил путник чиновнику, который, услышав из уст незнакомца своё имя, удивлённо вскинул брови и впился снизу вверх своими круглыми водянисто-серыми глазками в его покрытое, словно вуалью, тенью от петаса рыжебородое, с заметной проседью лицо.

  - Что, не узнаёшь? - путник в зелёном паллие изобразил краешками губ подобие улыбки. - Я Минний, сын ритора Гераклия. Только что вернулся из Амиса в родной полис... А это мой раб Лаг.

  Сборщик воротной пошлины, которого приезжий назвал Полихармом, медленно встал и недоверчиво приблизил полезшие из орбит глаза почти вплотную к незнакомому, тронутому ранними морщинами лицу человека под широкополой шляпой.

  - Минний?.. Неужели ты? - неуверенно произнёс Полихарм, не зная, верить ли ему своим глазам и ушам. - То-то мне голос показался как-будто знакомым... Но эта седина в волосах, морщины... Сколько же лет тебя не было здесь? Мы все давно считали тебя погибшим.

  Стянув с головы шляпу, приезжий обнажил прочерченный морщинами лоб с широкими залысинами на висках.

  - Как видишь, я воскрес, - усмехнулся он чуть шире. - Или всё ещё не признаёшь старого товарища?

  Полихарм положил руки на плечи Минния.

  - Зелёные глаза точно как у Минния, голос остался таким же, а вот всё остальное... Мда-а... От того двадцатилетнего юноши, которого мы провожали здесь в Афины, теперь мало что осталось, - Полихарм, сын винодела Исократа, был ровесник и школьный товарищ Минния, с которым он затем два года служил эфебом на границе и приносил присягу гражданина. - Должно быть не сладко тебе пришлось на чужбине, а?

  - Да и ты, Полихарм, как я погляжу, за эти десять лет не стал моложе. Отрастил себе щёки, солидное брюшко, а? - ухмыльнулся Минний, шутливо пихнув кулаком в выпуклый живот старого приятеля. - Хотя я тебя, конечно, узнал сразу как увидел... Так что? Я могу войти в родной город бесплатно?

  - Да-да! Конечно, Минний, проходи. Я страшно рад, что ты живой и вернулся. То-то наши все удивятся!

  - Благодарю, приятель... Ну, не буду тебя отвлекать от службы, - заторопился Минний, увидя, что из гавани направляются к воротам другие приезжие. - Как-нибудь на днях мы соберёмся нашей старой компанией в одной из харчевен, там и послушаете о моих заморских скитаниях.

  Крепко пожав на прощанье Полихарму руку, Минний опять натянул на лоб петас и двинулся со своим рабом по как всегда многолюдной в эту пору центральной портовой улице, ведущей от ворот полого вгору - на неукреплённый херсонесский акрополь (херсонеситы справедливо полагали, что их город и так достаточно защищён от варваров наружной стеной, чтобы возводить ещё одну стену вокруг акрополя).

  Широкая улица скоро привела его к южному входу на центральный городской теменос. Здесь центральная портовая улица сходилась под острым углом с улицей примерно такой же длины и ширины, поднимавшейся сюда слева - от южных городских ворот. Отсюда, обогнув южную стену теменоса, можно было попасть на главную продольную улицу, протянувшуюся на четыре с половиной стадия через весь город с юго-запада на северо-восток, и, повернув направо, выйти на примыкающую к северной стене теменоса просторную агору. Но Минний со своим рабом пошёл другим путём, свернув на теменос через украшенную великолепной резьбой и барельефами богов и героев мраморную арку южного входа. Неспешно обходя все расположенные там храмы и алтари, Минний, вместе с благодарственными молитвами, благочестиво приносил покупаемые здесь же бескровные жертвы хлебом, вином и благовонным дымом почитаемым здесь богам: Царице Деве, Зевсу Сотеру, местному божеству Херсонасу - покровителю и воплощению городской общины, Афродите Урании, Асклепию и Гигиэе, Гермесу, Дионису, Гераклу, Ахиллу и, конечно же, братьям Диоскурам, доставившим его сюда из далёкого Амиса, можно сказать, на собственных плечах.