Савмак. Пенталогия (СИ)

  Два замыкающих понтийских корабля, названные в честь неразлучных братьев Диоскуров "Кастором" и "Полидевком", принадлежали Пактию, сыну Кефала - 38-летнему навклеру из большого, богатого эллинского города Амиса, лежащего на противоположном берегу Эвксина к востоку от столицы Понтийского царства Синопы. Сам Пактий - невысокий круглоголовый крепыш с короткими тёмно-каштановыми волосами, широкими бакенбардами, курчавой каштановой бородкой и усами - командовал плывшим впереди "Кастором". За минувший месяц его "близнецы" проделали долгий и трудный путь из бухты Амиса вдоль восточных и северных берегов Эвксина до Херсонеса, откуда их путь лежал далее на запад, чтобы за первый месяц наступающей осени проплыть вдоль западного и южного побережья и к началу осенне-зимних бурь вернуться с торговой прибылью в родную гавань.

  Заложив руки за спину, Пактий неспешно прохаживался по возвышающейся над палубой кормовой надстройке перед нависающей над водой, открытой всем ветрам рубкой кормчего. По выработанной прожитыми в море годами привычке Пактий, щурясь от крепкого солёного ветра, безостановочно обшаривал своими маленькими, чёрными, всё подмечающими глазками тянувшийся по правому борту высокий, обрывистый, серо-коричневый каменистый берег, неохватную тёмно-синюю водяную пустыню с другой стороны и нависшее необъятным куполом над морем, кораблями и берегом небо, затянутое тонкой светло-серой облачной пеленой в редких бледно-голубых заплатах, сквозь которую размытым белым пятном проступало заметно поостывшее с приближением осени солнце.

  И хотя сегодня, когда острые скалы свирепых тавров остались позади, никакая опасность кораблям как будто не угрожала, в деревянной бочке на верхушке раскачивающейся мачты "Кастора", как обычно, сидел матрос, обозревавший окрестные воды и небо над горизонтом, а на огороженном перилами носовом возвышении, прямо над головой деревянного Кастора, скользил над волнами бдительный проревс: порядок есть порядок! Ещё четверо матросов, упёршись спинами в основание мачты и вытянув ноги по гладкому, как стекло, настилу палубы, лениво перекидывались словами в ожидании, когда за Маячным мысом западный ветер из встречного станет попутным и поступит команда ставить парус.

  Кроме матросов на палубе "Кастора" в этот утренний час было ещё два человека: справа у корабельного носа с самого выхода из бухты Символов неподвижной статуей застыла закутанная в длиннополый тёмно-зелёный дорожный плащ фигура эпибата - пассажира, взятого Пактием в попутчики от Амиса до Херсонеса; в нескольких шагах от него, подпирая спиною фальшборт, угрюмо сидел, поджав под себя заскорузлые босые ступни, его коротко стриженый черноволосый раб. Сильно ссутулив спину и вобрав наклонённую вперёд голову в плечи, эпибат слушал доносившиеся из открытого неподалёку трюмного люка резкие и однообразные, как крики носившихся над кораблями чаек, всхлипы флейты, задающей темп гребли вёсельным рабам: короткий высокий звук - вёсла дружно вздымаются вверх, протяжный низкий - вёсла вниз и гребок. Путешественнику в полощущемся на ветру зелёном паллие было около 30 лет. Намертво вцепившись в перило и втянув голову в сутулые плечи, он ни на миг не отрывал влажных тёмно-зелёных глаз от уплывающего за корму высокого берега. Ветер трепал волнистые, каштановые с проседью волосы на его круглой непокрытой голове. Его широкий, скошенный немного назад бледно-розовый лоб прорезали тонкие морщины, а между рыжеватых прямых бровей пролегла глубокая складка много на своём недолгом ещё веку испытавшего и пережившего человека. Узкие бакенбарды спускались от облыселых висков вдоль округлых, слегка оттопыренных ушей на острые скулы, сливаясь с небольшой, кудрявой, тронутой ранней сединой бородкой и пушистыми рыжеватыми усами.

  К полудню остался далеко позади похожий на акулий плавник, направленный остриём точно на юг, скалистый Посейдонов мыс, с заметным издалека на его высокой круче желтовато-серым храмом Повелителя морей под оранжевой черепичной крышей. Передние херсонесские корабли уже поравнялись с круглой башней маяка, возвышающейся, словно обелиск, среди бурунов на западной оконечности Гераклейского полуострова, тогда как замыкающие колонну корабли Пактия ещё только проплывали мимо так называемых Стен - небольшого херсонесского городка на дне неширокой пологой балки, пересекавшей перешеек от открытого моря на юге до узкой, длинной бухты, глубоко врезавшейся в сушу с северной стороны. Тянувшиеся параллельно по склонам балки крепостные стены городка запирали вход на западную оконечность Гераклейского полуострова - так называемый Старый Херсонес, земля на котором принадлежала храмам и считалась священной, отделяя его от остальной херсонесской территории, известной как Новая хора.

  В это время из-за низкого, плоского Маячного мыса выплыли один за другим шесть торговых кораблей, покинувших утром херсонесскую гавань и взявших курс к родным боспорским, колхидским, понтийским берегам. Огибая мыс, корабли обеих флотилий проходили совсем близко друг от друга. Навклеры, кормчие и моряки, не раз пересекавшиеся в портах по всему Эвксину, приветствовали друг друга радостными криками; размахивая пилосами - конусовидными войлочными матросскими шапочками, обменивались традиционными пожеланиями спокойного моря и попутного ветра до самой гавани. Совершив разворот, корабли втягивали в свои чрева ненужные теперь вёсла, закрепляли на мачтах широкие паруса и, подхваченные попутным западным ветром, один за одним скрывались из виду по разные стороны мыса.

  Бросив последний взгляд на оставшуюся за кормой тонкую иглу ночного маяка у самой воды, на краю атакуемого день и ночь с трёх сторон неугомонным морем мыса, пассажир "Кастора" перевёл глаза на открывшийся в семи-восьми стадиях впереди среди густых зелёных насаждений белый пятиколонный фасад и кроваво-красную двускатную крышу храма Девы Ифигении, возведенного херсонеситами на месте древнего таврского святилища на низком, широком мысу, на входе в омывающую Старый Херсонес с восточной стороны Двурогую бухту. От храма этот вытянутый на северо-восток мыс получил своё название - Парфений.

  После того как этот памятный и дорогой каждому херсонеситу храм медленно растаял за кормой, путешественник в зелёном плаще вновь обратил свой жадно пожирающий берег взгляд вперёд - туда, где уже отчётливо проступали над самой водой светло-серые стены и красно-оранжевые крыши Херсонеса, до которого от мыса Парфений оставалось всего каких-то полсотни стадий. С северной стороны херсонесский берег был гораздо ниже, чем с южной, и весь изрезан длинными, извилистыми бухтами, представлявшими собой как бы "лапы" или "пальцы" огромного залива Ктенунт, глубоко врезавшегося с запада на восток в холмистые склоны Большого Херсонеса. С каждой минутой город, основанный в этом суровом, опасном и диком краю более четырёх веков назад отважными и предприимчивыми переселенцами из южнопонтийской Гераклеи, всё выше вздымался над водой вместе с приближавшимся берегом, представая перед восхищёнными взорами довольных близким концом пути морских путешественников во всей своей рукотворной красе.

  Город раскинулся на скалистом плато между двумя бухтами - широкой, неглубоко вдававшейся в берег Западной и узкой, длинной, извилистой, похожей на устье реки - Восточной, отчего и получил от первопоселенцев своё незатейливое название.

  (Примечание: Херсонес (греч.) - "Полуостров")

  Западная часть города, к которой приближалась от мыса Парфений торговая флотилия, возвышалась над уровнем моря больше, чем на плефр (здесь же, в самой высокой точке города вздымалась к небу массивная круглая башня зажигаемого после заката маяка). Примерно посередине плато, по верхнему краю которого проходила северная стена Херсонеса, сильно понижалось. Здесь в него вдавалась небольшая, неглубокая бухта, усеянная десятками причаленных к берегу в ожидании вечерней путины рыбачьих баркасов и челнов. В том месте, где стена ближе всего спускалась к воде, в ней были проделаны небольшие ворота, называвшиеся Рыбными, от которых вели на берег Рыбачьей гавани полтора десятка вырубленных в береговой скале высоких ступеней.