Савмак. Пенталогия (СИ)

  - Благодарю, Тирсения, не стоит беспокоиться, - ответил он, угадав, что снедаемая похотью сожительница Гераклида преисполнена решимости непременно в этот вечер ему отдаться. Единственным спасением для него было немедленное бегство. - Я сегодня тоже ужинать не буду. Есть одно важное дело в городе. Я сейчас ухожу.

  - Куда же ты пойдёшь голодный? - низким грудным голосом спросила Тирсения, подойдя к изножью ложа. - Твоё дело может полчаса обождать.

  - Я как раз приглашён на ужин, - сообщил Минний, натягивая скифики.

  - Жаль... Я надеялась, мы поужинаем сегодня вдвоём.

  - Увы! - огорчённо развёл руками Минний, вставая.

  - Почему ты так робок, Минний? Я же вижу, что ты хочешь меня, - Тирсения вновь поправила всколыхнувшиеся мягкой волной груди, готовая сбросить хитон и предъявить себя Миннию во всей красе. - Раньше я думала, что из-за девчонки, что ты имел какие-то виды на Агафоклею. Но теперь-то что тебя удерживает? Боишься, что Гераклид укажет тебе на дверь? Не бойся: Гераклид и раньше был не сильно ревнив, а теперь, когда его "корень" иссох, я ему нужна в постели только в качестве ночной грелки.

  Надвинувшись на Минния вплотную, Тирсения нащупала под хитоном его вздыбленный "хобот". Веки её опустились, дыхание сделалось прерывистым и шумным.

  - Ну же, миленький, возьми меня прямо сейчас. Мы же оба этого хотим.

  - Нет, Тирсения, в другой раз. Сейчас я спешу.

  Бочком протиснувшись между прильнувшей к нему всем своим гладким горячим телом Тирсенией и стенкой, Минний поспешил к завешенной пологом двери в переднюю комнату, где томились в ожидании ужина его рабы.

  - Ах, ну что же мне, несчастной делать! - голос Тирсении задрожал слезами, на губах вместо красивой улыбки появилась страдальческая гримаса постаревшей, всеми брошенной женщины. - Ты боишься, Невмений забыл сюда дорогу, Агасикл пьянствует с дружками, от старика мало проку... Оставь мне хотя бы Лага.

  - Лага? - взявшись за полог, Минний повернулся вполоборота к застывшей посреди его спальни с горестно опущенной головой и руками Тирсении и задумался. "Пожалуй, не следует озлоблять Тирсению, - подумал он. - А то ещё наговорит на меня Гераклиду с досады ... Лаг, если что, отделается поркой. А если всё сойдёт гладко, можно будет и самому..."

  Приоткрыв полог, Минний негромко позвал:

  - Лаг, поди сюда...

  Протиснувшись в приоткрытую Миннием щель, каппадокиец замер у дверного косяка, уставясь вопросительно в лицо хозяину. Минний прикрыл за ним полог.

  - Я сейчас ухожу... с фракийцами. Ты останешься здесь в распоряжении госпожи Тирсении и будешь делать всё, что она велит. Понял?

  - Хозяин, не опасно ли одному с фракийцами? - встревожился верный раб.

  - Пустяки... Глядите только, не прозевайте приход Гераклида, - переведя взгляд с обеспокоенного (искренне или притворно - другой вопрос) лица Лага на повеселевшую Тирсению, предупредил Минний и бесшумно выскользнул за полог.

  Спрятав голову поглубже в капюшон подбитого бобровым мехом тёмно-коричневого паллия (шапку он не захватил), Минний вышел на безлюдную улицу. В правой руке его был привычный посох с круторогой бараньей головой, пояс под левой полой плаща оттягивал клиновидный скифский акинак.

  На дворе было уже совсем темно, хотя долгая зимняя ночь была ещё вся впереди.

  Младший из братьев-фракийцев пошёл в шаге впереди, освещая хозяину путь взятым в каморке привратника Гоара факелом, яростно трепетавшем на дувшем со стороны Парфенона ледяном ветру. Старший из братьев шёл в двух шагах позади, прикрывая Миннию спину. В руках у фракийцев было по толстой узловатой палке высотой по плечо ("чтоб было чем отбиваться от собак"): никакого металлического оружия, даже небольших ножей, по строгим херсонесским законам давать в руки рабам не полагалось. Рыская голодными волчьими взглядами по выхватываемым из темноты искристым полымем шершавым стенам домов и пустынным тихим переулкам, чувствуя сосущую боль и урчание в пустых желудках, оба брата гадали, какая нужда потащила их грека из тёплого дома в холод и ночь перед самым ужином.

  Идти пришлось долго, почти через весь город, что для неокрепших пока после долгого лежания ног близнецов было нелёгким испытанием. Сперва шли по широкой главной улице, где им встретилось несколько спешивших по домам прохожих, потом - наискосок через агору, затем ещё по нескольким продольным и поперечным улицам (Минний всякий раз командовал шедшему впереди Авлу в какую сторону свернуть). Конечно, при желании братьям, даже несмотря на их нынешнюю слабость, не составило бы большого труда проломить дубиной голову доверившемуся им греку, забрать его меч, посох, одежду, пояс с деньгами... Но что дальше? Их родная земля далеко - по ту сторону холодной водяной пустыни. Даже если им удастся выбраться каким-то образом за городскую стену и пересечь незаметно населённые свирепыми таврами незнакомые горы, за ними их ждала бескрайняя, пустынная, покрытая выпавшим недавно снегом скифская степь и неизбежная смерть, либо новое рабство... Так что оба брата (как и смело доверившийся им Минний) хорошо понимали, что ничего другого им не остаётся, кроме как за сытную кормёжку стать верными псами купившего их грека, в надежде, что через пять вёсен он не забудет своё обещание и отпустит их на волю... Впрочем, как знать, может, верный случай бежать в родную Фракию подвернётся им и раньше...

  Отыскав по подсказкам Аркесы дом покойного ткача Сополиса, Минний негромко постучал венчающими посох закруглёнными бараньими рогами в узкую зелёную калитку. С той стороны послышалось сухое покашливание, затем скрипучий простуженный голос спросил: "Кто там?"

  Минний назвал своё имя, и после небольшой заминки дверца бесшумно отворилась. Зябко кутавшаяся в накинутый на усохшую седовласую голову и тощие плечи клетчатый шерстяной плед старуха, выполнявшая в "женском царстве" Аркесы обязанности привратника и ночного сторожа, склонившись в угодливом поклоне, пригласила давно с нетерпением ожидаемого гостя войти. Затворив за проскользнувшими вслед за Миннием в узкий полутёмный входной коридор рабами дверь на засов, старуха опять зашлась в сухом кашле, сотрясаясь всем телом, затем, шаркая бесформенными кожаными постолами, проводила посетителей во двор.

  Аркеса, извещённая жившей в каморке старухи девочкой-рабыней, хлопнув дверью, выбежала навстречу Миннию с медной лампой в руке.

  - Минний! Неужели ты? Глазам своим не верю! - засмеялась она искренним, довольным смехом.

  - Вот, зашёл, как обещал, - ответил Минний немного смущённой улыбкой.

  Велев вышедшей за нею девочке взять у минниева раба факел, Аркеса повела долгожданного гостя в дом.

  Оставшись одна во дворе, десятилетняя девочка по пути к цистерне с дождевой водой сделала десяток резких круговых взмахов факелом перед собой и над головой, забавляясь сердитым гудением срываемого ветром пламени. Опустив со вздохом смоляную головку факела в воду, девочка занесла его в коридор и бросила в угол.

  - Ну где тебя, вредина, носит? - прошипела недовольно старуха и, приоткрыв входную дверь, вытолкнула девочку на окутанную мраком улицу. - Давай, скорее беги, куда велено.

  Едва Минний вошёл вслед за Аркесой в погружённый в полумрак андрон, с жёлтыми тростниковыми циновками на глиняном полу, низким красным дощатым потолком и тёмными драпировками на стенах, его слух резанули долетавшие с верхнего этажа тягучие напевы ненавистной флейты.

  - А, это моя Прокона тренируется, - пояснила с улыбкой Аркеса, поймав его вопрошающий взгляд. - Она уже три года занимается у Аполла музыке, танцам и пению.

  Прибежавшая на зов хозяйки молоденькая рабыня, приняв у гостя посох и плащ, повесила паллий за капюшон на стенной крюк, а посох пристроила в соседнем углу. Фракийцы по велению хозяина поставили в том же углу свои палки, а плащи, свернув, кинули на пол, после чего рабыня увела их по распоряжению хозяйки в трапезную для слуг. Проводив их взглядом, Минний положил руку Аркесе на талию и, поглаживая её поверх хитона по крутому бедру, спросил, дозволит ли она его слугам после немного поиграть с её рабынями.