Савмак. Пенталогия (СИ)

  Это затрудняло дело - там облегчить участь Демотела Миннию будет затруднительно: храмовые рабы пребывали в полной власти старшей жрицы, каковой там из года в год переизбиралась Мессапия. Удивительно, что Демотел до сих пор ещё жив... Разве что - попробовать выкупить его? Предложить Мессапие за него хорошие деньги. Может она и соблазнится. Как бы с нею встретиться?.. А что, если набраться наглости и заявиться прямо в дом Формиона... в его отсутствие? Вот только удастся ли оттуда выйти живым? Вопрос...

  Оставив на месте двух поваров и пару конюхов, остальных стражники после завтрака погнали на работы в город. По мере необходимости полисные рабы занимались починкой городских стен, причалов, военных кораблей, общественных зданий и иными работами по запросам демиургов. Основной же каждодневной их работой была уборка от мусора городских улиц и площадей, чистка от грязи дождевых канавок. Накопившийся в домах и дворах мусор, кухонные отбросы и навоз горожане время от времени вываливали прямо на улицы под стены своих домов. Поэтому каждое утро (конечно, если не лило как из ведра и не дул шквальный ветер) полисные рабы под присмотром четырёх-пяти стражников отправлялись с мётлами и лопатами в поход по городским улицам (сегодня в одной части города, завтра - в другой, послезавтра - в третьей), грузили мусор на сопровождавшую их одноконную телегу, вывозили за город и сваливали в одной из балок. Вечером, когда покупатели и торговцы расходились по домам, рабы очищали от мусора агору и рыбный рынок. Возвращались в эргастул, усталые и голодные, нередко - озябшие и промокшие, почти всегда - битые, уже в сумерках. Без этой каждодневной работы город давно утонул бы в грязи и отбросах.

  После ухода рабов Минний и его напарник Дамокл заглянули в камеру к узникам, сверяясь с имевшимся в комнате номофилаков списком, расспросили их имена, кто и за какую вину заточён, есть ли жалобы. Всего на тот момент в эргастуле томилось девять узников, заключённых в одной камере (так было теплее), а ещё две пустовали.

  Дамокл остался дежурить в эргастуле, а Минний решил пойти проверить, надёжно ли охраняют в порту корабельных рабов.

  Каждую осень, по окончании навигации, принадлежащие херсонеситам четыре десятка торговых судов (как правило, это были пентаконтеры - "широкобёдрые" однопалубные пятидесятивёсельники) вытаскивались в обеих херсонесских гаванях - Западной и Восточной (мелководная Рыбачья не в счёт) - на берег и укрывались от осенне-зимних дождей и снегов под временными деревянными навесами. Разумеется, держать две с лишним тысячи вёсельных рабов (в отличие от военных триер, вёсла на торговых судах были достаточно короткими и лёгкими и управлялись одним гребцом) в своих небольших домах судовладельцы не могли. Не было возможности и отправить их работать в клеры, поскольку сбор урожая к тому времени уже был в основном закончен. Некоторое число рабов забирали в аренду до весны владельцы гончарных, кожевенных, кузнечных, ткацких и прочих мастерских: судовладельцы рады были раздать своих рабов всем желающим чуть ли не задаром, лишь бы уменьшить свои расходы на пропитание долгих полгода оравы дармоедов. Большая же часть судовых рабов до спуска на воду кораблей держалась взаперти в пустующих в зимнюю пору портовых складских амбарах под охраной корабельных надсмотрщиков и матросов, не имевших зимой других занятий.

  Ответив на приветствия двух охранявших портовые ворота стражей, кутавшихся в облепленные пушистым снегом паллии (сборщика воротного мыта рядом с ними не было, ибо собирать пошлину здесь в эту пору было не с кого), Минний вышел на набережную. Свинцово-чёрные волны с тяжёлым, равномерным, как биение сердца, гулом ударяли в поросшие почерневшим мохом камни причалов, обсиженных длинными рядами приунывших чаек. Недалёкий обрывистый берег на той стороне бухты едва виднелся за сыпавшей с мутного неба снеговой круговертью. По другую сторону неширокой набережной, на бортах спрятанных под навесами между тянувшимися к серой крепостной стене длинными складскими строениями кораблей, укрывались от непогоды стаи голубей и ворон.

  Пять из этих прочных каменных амбаров были превращены в хлевы для зимовки двуногого корабельного скота. Напротив среднего из них, прямо на каменной мостовой дымился костёр, у которого ночью грелись охранявшие бараки стражи.

  Минний появился на набережной как раз, когда происходила утренняя кормёжка. К этому часу к немногочисленной ночной страже подтянулись из города три-четыре десятка вооружённых копьями, мечами и щитами моряков и корабельных надсмотрщиков (у последних на поясах или запястьях висели ещё и плети, так до боли хорошо знакомые каждому корабельному рабу). Разбившись на две группы человек по тридцать, они стояли наготове возле приоткрытых на одну створку ворот двух соседних бараков (из разумной предосторожности стражи никогда не отпирали одновременно все бараки).

  Впрочем, заточённые в каждом амбаре четыре сотни рабов вели себя смирнее овец, довольные, что не нужно скрести море тяжёлым веслом и подставлять спины под лютые бичи надсмотрщиков. Правда, и кормили судовладельцы своих ставших на целых полгода ненужной обузой рабов раз в день и очень экономно - только бы не передохли с голоду. Кроме экономии средств, это было дополнительной гарантией от бунтов и побегов: истощённый, едва живой от голода раб не имеет ни силы, ни воли к бунту и побегу. Да и бежать большинству рабов отсюда было некуда: за стеною города чужие, враждебные таврские горы, за горами - скифские степи. Лелеять мечты о побеге могли разве что тавры и скифы, которых немало было в амбарах, но хитроумные судовладельцы давно изобрели способ пресекать подобные попытки в зародыше. Для этого они связали рабов круговой порукой. Назначенные навклерами при сходе на берег сотники, полусотники и десятники из рабов (непременно из числа тех, чья родина была далеко за морями) головой отвечали за порядок среди рабов своего судна и десятка, получая за это двойную пайку и более тёплую одежду. В случае побега или бунта, сотников и десятников засекали плетьми до смерти, а затем нещадно пороли и весь барак.

  Открывая раз в день утром по очереди амбары, стража выпускала десятников. Одни с плетёными из лозы корзинами, другие с деревянными бадьями, они направлялись в сопровождении вооружённых надсмотрщиков в портовые харчевни за оплаченной судовладельцами дешёвой бедняцкой едой: ячменными лепёшками, луковицами, репой (ни мяса, ни рыбы, ни жидкой пищи судовые рабы за эти долгие месяцы простоя на берегу не видели) и набираемой задаром из сливных дворовых цистерн дождевой водой. Пока ждали еду, рабы по указке сотников выносили и опорожняли с ближайшего причала в море деревянные бадьи с испражнениями.

  Подойдя к ближайшему открытому амбару, Минний сказал узнавшим и дружески приветствовавшим его стражам, что хочет выбрать себе пару рабов, и вошёл вместе с Лагом и двумя надсмотрщиками в амбар.

  Вдоль уходящих в тёмную глубь амбара длинных боковых стен, с крошечными слуховыми оконцами под самым потолком, покрытый цемянкой пол был устлан густо пахнущей морем смесью бурых морских водорослей и серо-коричневого тростника, на которой, вытянув к проходу чёрные от налипшей грязи ступни (на обувь судовладельцы, понятное дело, поскупились - только сотники, пятидесятники и десятники щеголяли в дырявых башмаках и рваных скификах), сидели и лежали вповалку сотни тощих, обросших длинными свалявшимися космами рабов. Ошейников на них не было - судовладельцы считали эту трату излишней; правда, у некоторых на лбу или щеке багровела выжженная калёной сталью буква "Б" - беглый. Кутаясь в рваные дерюги, выданные им при сходе на берег (хозяева вынуждены были потратиться на кое-какую одежду для них, иначе после суровой здешней зимы корабли остались бы без самодвижущей рабской силы, а на одном ветре, дующем, куда ему вздумается, далеко не уплывёшь!), одни с торопливой жадностью пихали в рот полученную от десятника скудную пайку, другие наоборот - откусывали по чуть-чуть, стараясь продлить удовольствие как можно дольше. Встретясь с направленным на них угрюмым изучающим взглядом вошедшего в барак под охраной надсмотрщиков богатого грека, иные равнодушно или пугливо отворачивались, но многие глядели на него с надеждой и покорностью много раз битой собаки, продолжая, вопреки всему, в глубине души верить, что вдруг как раз сегодня, сейчас, милостью богов им повезёт попасть от злого хозяина к доброму. Как же хорошо Миннию это было знакомо!