Савмак. Пенталогия (СИ)

  Окунувшись опять в снеговое облако, юноши разглядели в 5-6 шагах тёмный силуэт второго шатра и, отыскав прикрытый пушистой волчьей шкурой вход, поспешили нырнуть в его окутанное сизой дымкой тёплое нутро. Едва Сакдарис, Госон, Канит скинули у порога башлыки, навстречу им полетели радостные возгласы, шутки и смех восьмерых их товарищей, наткнувшихся на эту кошару пятью минутами ранее и гревшихся теперь, сидя тесным кружком вокруг ярко пылавшего в центре очага. Среди них Сакдарис и Госон с радостью увидели своего брата Апафирса. Оказалось, что кошара эта принадлежит их отцу Октамасаду. Доглядала за примерно сотней находившихся в ней овец семья чабана Хомезда. Сам Хомезд находился сейчас здесь, в своём шатре. Это был невысокий, тощий старик, давно разменявший седьмой десяток, с изжёванным толстыми складками жёлтым лицом, уходящими за маленькие землистые уши с наполовину облыселой головы седыми космами, редкими усами над тонким беззубым ртом и такой же жиденькой, едва прикрывавшей подбородок и острый кадык грязно-серой козлиной бородой. Стоя на коленях справа от входа, старик ловко обдирал шкурку с добытого его гостями зайца. Сидевшая за ним широкобёдрая, широкоплечая, широкоскулая женщина средних лет, с сурово нахмуренными тёмными широкими бровями, угрюмо опущенным ртом и большими красными мужскими руками, потрошила уже ободранного зайца, бросая требуху лежавшему в нескольких шагах охотничьему псу Апафирса. Кроме них в шатре была ещё морщинистая остроносая старуха, жена Хомезда (согнувшись над висевшим над огнём большим казаном, она помешивала деревянной ложкой какое-то варево), а также 10-летний младший внук Хомезда. Второй чабан - сын Хомезда Орхам (это его встретил Канит с товарищами у ограждения кошары), вместе с другим своим сыном, охранял сейчас кошару: хозяйских овец приходилось беречь пуще глаза, ибо за каждую утащенную четвероногими либо двуногими разбойниками, или погибшую по недосмотру овцу пришлось бы отдать Октамасаду собственных овец - таков был издревле установленный порядок.

  Поздоровавшись с хозяевами, новоприбывшие, потеснив уже отогревшихся товарищей, поспешили рассесться поближе к огню. Запустив в шатёр Лиса, Канит, метнув взгляд на обдираемую старым чабаном красную заячью тушку, словно вдруг о чём-то вспомнив, развернулся и вышел обратно в метель. Подойдя к покрытым белым пуховым одеялом, жавшимся друг к дружке коням, он отвязал двух зайцев побольше, потом, подумав, ещё двух, и, держа их в вытянутых руках за длинные уши, занёс в девичий шатёр. Успев бросить завистливый взгляд на лениво посасывающего полную молока розовую грудь пухлощёкого младеня и светящееся счастьем и нежностью лицо склонившейся над ним с улыбкой молодой матери, юноша положил пушистых зверьков у её ног и, отведя в сторону глаза, попросил неожиданно огрубевшим голосом принять зайцев в подарок. И, не дослушав посыпавшихся из уст красавицы благодарностей, словно стыдясь своего щедрого дара, поспешил наружу, провожаемый четырьмя парами смешливых девичьих глаз.

  Вернувшись в шатёр к товарищам, Канит выразил желание, кроме полбы с зайчатиной, полакомиться зажаренным на углях мясом косули, отдав, что останется чабанам в благодарность за приют. Его предложение было встречено возгласами единодушного одобрения, и двое парней, нахлобучив башлыки, отправились к коням за косулей. Когда они положили запорошенную снегом тушу перед покончившей с разделкой зайцев неулыбчивой невесткой старого чабана, Канит, отогревавший вытянутые к огню руки, втиснувшись между Сакдарисом и сыном скептуха Асидата Асиаком, спросил старика, не позвать ли ему в подмогу одну из внучек.

  - Да нет, пускай готовят ужин для отца и брата, - ответил Хомезд, нацеливаясь половчее взрезать белое брюхо косули. - Мы с Мастой и сами справимся - дело нехитрое...

  После недолгой паузы Канит, повернув лицо к Сакдарису, высказал обеспокоенность судьбой других охотников: удалось ли им найти какое-нибудь укрытие?

  - Да тут и других кошар хватает. Собаки их к какой-нибудь да выведут! - заверил старик, глянув на свернувшегося калачиком позади Канита длинномордого рыжего пса, внимательно следившего огромными коричневыми глазами за каждым движением его закровавленного ножа в предвкушении вкусной косульей требухи.

  - А я думаю, как только в воздухе запахнет жареным мясом, все они окажутся тут как тут. Вот увидите, ха-ха-ха! - обнажил в усмешке острые мелкие зубы как всегда беспечно настроенный Сакдарис.

  Предположение его, однако, не оправдалось: никто больше в гости к старому Хомезду не явился. Тем не менее, двенадцать изголодавшихся ртов успешно справились с горячей наваристой кашей с зайчатиной и доброй частью косули и без своих затерявшихся в буране товарищей. Вдоволь полакомились дармовой зайчатиной и нежной косулятиной и старик чабан с малолетним внуком. Под конец ужина, во время которого Сакдарис, Апафирс, Канит и Асиак наперебой выхвалялись друг перед другом и перед семьёй чабана кто сколько и какого зверья успел добыть до бурана, Канит, обратясь к сидевшему справа спиной ко входу хозяину шатра, предложил, чтобы его женщины отнесли остатки мяса своим девкам. Поймав утвердительный кивок старика, его жена и невестка быстро собрали в вымазанные остатками каши деревянные миски не поместившееся в желудки юных охотников мясо и молча покинули шатёр, забрав с собой и малого Орхама, с детским восторгом слушавшего хвастливые охотничьи разговоры и последовавшего за бабкой и матерью с видимой неохотой.

  - Чего это, отец, невестка у тебя всё время такая насупленная? - поинтересовался Канит после того, как они ушли. - Вроде как не рада гостям. Хоть бы разок улыбнулась.

  - Э-хе-хе!.. Не вини её, молодой господин! Горе у нас... Сын её старший, Ирган, внук мой, не вернулся с Боспора. Вот она и убивается, - пояснил старый овчар и вздохнул горько, со всхлипом, смахнув корявым коричневым пальцем навернувшуюся слезу.

  Быстро оправившись, Хомезд поведал притихшим охотникам, что его сын Орхам с 20-летним старшим сыном Ирганом (сам то он с двумя младшими внуками - 14-летним Хомездом и 10-летним Орхамом, - поклонившись старому царю Скилуру в устье Напита, вернулся к своим овцам) поехали с вождём и хозяином Октамасадом провожать Скилура в Неаполь. После избрания нового царя Орхам по приказу Октамасада вернулся в кошару, а Ирган отправился одвуконь с Палаком в поход, рассчитывая привезти с Боспора домой много всякого добра.

  - Да, вишь, Арий рассудил иначе, - всхлипнул старик. - Засыпали карие очи нашего Иргана чужой землёй, не довелось нам и приголубить его напоследок, навряд ли когда доведётся и поплакать на его могиле...

  Старик помолчал с минуту, утирая иссохшей скрюченной ладонью сочившиеся по глубоким руслам морщин на усы слёзы.

  - Осталась его Зобена в восемнадцать годков вдовой с полугодовалым младенем на руках... Эх, ну да что я жалоблюсь, - махнул рукой старый чабан, глядя в полные искреннего сочувствия и жалости глаза Канита, - у тебя самого-то там брат погиб!

  В этот момент в шатёр неожиданно вернулась с застывшей на лице маской неизбывного материнского горя Маста, принеся в качестве ответного дара молодым охотникам козий бурдюк с хмельным бузатом.

  - Мёртвого тела нашего Савмака никто не видел, - бросив сочувственный взгляд в её сторону, сказал Канит. - Синта, наша нянька, говорит - сердце ей вещует, что Савмак наш жив, томится в плену у греков. Как настанет весна, буду просить отца, чтоб отпустил меня с неапольскими купцами на Боспор - хочу поискать брата... Может, и ваш Ирган попал в плен? Убитым его кто-нибудь видел?

  - Э-хе-хе! У нас-то никакой надежды нет, - вздохнул, малость подуспокоившись, Хомезд и потянул себя за скомканную в кулаке бороду, словно пытаясь с горя её оторвать. - Друг его Изиак, сын вашего чабана Батака, вернувшись, поведал, что сам закрыл нашему соколу ясны очи, сам опустил его в могилу, накрыл холодной землёй... - отвернувшись, старик опять смахнул украдкой слезу. - Сгиб наш Ирган, расшибся насмерть, свалившись с самого верха греческой стены... Самому-то Изиаку, лезшему по его словам следом, повезло - отделался при падении лишь ушибами... Эх, ну да нам грех на богов сетовать - у нас со старухой вон младшие внуки подрастают, так что не пропадём!