У гильотины
Как в дерзкой стычке аванпоста,
Как в дни осады на валу,
Как в битве в радостном пылу,
Как с чашей, поднятой для тоста, —
Так в смертный час святой пароль
Он кинул вновь в толпу с помоста: —
«Король! Да здравствует Король!»
«В рассвете, борющемся с тьмою…»
В рассвете, борющемся с тьмою,
Как очерк сильного крыла —
Мой парус белый… Скорбь с чела
Я утра влажностью омою.
Пора! Уж дрогнул челн, скользя;
Уж ветер встал, и за кормою
Ложится светлая стезя.
Грехопаденье
В очах у женщины, счастливой
Познаньем сладостных утех,
Мерцает зыбко древний грех
Расцветкой змея прихотливой;
А в краске жаркого стыда
Играет вспышкой торопливой
Отлив запретного плода.
Пять чувств
Хрусталь ласкает руку гранью,
Рубин вина чарует взгляд,
Отрада вкусу — терпкий яд,
Дар аромата — обонянью…
И, чтя старинный ритуал,
Мы, слуху радостною данью,
Звеним бокалом о бокал.
Наполеон
Не сына черни своевольной
Люблю в плаще его простом,
С руками, сжатыми крестом
Под тенью шляпы треугольной;
Мне люб не «маленький капрал»,
А вождь, что дурь толпы крамольной
Венцом владыки оковал.
«Спят выси гор. А у подножий…»
Спят выси гор. А у подножий —
И зной, и щебет, и смола;
Вдали гудят колокола…
И я, всему родной прохожий,
Один в таинственном лесу
Неизъяснимый праздник Божий
В душе ликующей несу.
«В саду я шел один, средь сна…»
В саду я шел один, средь сна
Под полдень жгучего июля;
Как будто тайну карауля,
Насторожилась тишина.
И вдруг, прервав покой глубокий,
Призыв чуть дрогнул, как струна…
Я слышу зов твой, друг далекий!
«Змеятся молнии, и трелью…»
Змеятся молнии, и трелью
Кругом рассыпан гром в горах,
Встревожен лес; и лист, и прах
Вздымает ветер по ущелью.
А я по скалам в высь ползу. —
Всё в высь… И меры нет веселью
В душе, встречающей грозу.
«Призыв возлюбленного тела…»
Призыв возлюбленного тела
Хмельней и сладостней вина!..
Вся жизнь в мгновенье включена,
А полночь тайной мир одела,
Блаженство наше сторожа.
И нет желаниям предела,
И нет безумью рубежа!
Город
Струится свет. Не счесть огней:
Призывы алчные наживы
Сверкают, дерзостны и лживы,
Победней солнца тусклых дней;
А рядом, грозной вестью рока,
В ущельях улиц — сонм теней
Нужды, болезней и порока.
«От неги сна в зыбях лагуны…»
От неги сна в зыбях лагуны,
От женских ласк на берегу,
От вин в притонах я бегу
В пустыню моря: парус шхуны
Кренится, дик валов налет,
И снасти, как тугие струны,
Могучей песней ветер рвет.
«Считая гимны веры бредом…»
Считая гимны веры бредом,
Надменным разумом влеком,
Вчерашней мертвой глины ком
Идет за солнцем знанья следом,
Ища Того, Кто правит всем.
Где Бог? В чем Бог?.. А Он — неведом,
И мир пред гордым пуст и нем.
После свиданья
Один, в волненьи непонятном,
Я злую весть прочесть готов
В укоре вянущих цветов,
В предсмертном вздохе ароматном:
Часы свиданья далеки,
Восторги страсти — в невозвратном,
И хрупки счастья лепестки.
«Как древний астролог-халдей…»
Как древний астролог-халдей
Загадки рока в звездном хоре, —
Так я читаю в каждом взоре
Дела и умыслы людей.
И — горе, горе!.. От тоски я
Стал туч мрачней, снегов седей:
Как гнезда змей сердца людские.
«Осенний полдень, зачастую…»
Осенний полдень, зачастую,
Когда хрустальный холод в нем
Пронизан солнечным огнем, —
Похож на чашу золотую,
Рукой прощальной дополна
На светлой тризне налитую
Холодным пламенем вина.
