19. «Я — надпись с камня саркофага…»
Я — надпись с камня саркофага,
Далекий голос вещих рун
И эхо светлых лирных струн;
Я — сказ былин, поморья сага;
Я — шепот джунглей, шорох дюн,
И песнь войны под сенью стяга,
И гимн любви… Я — Гамаюн.
20. «Пусть я исчезну. Пусть глухая…»
Пусть я исчезну. Пусть глухая
Безвестность — бедный жребий мой,
Как склеп с его немою тьмой;
Пусть дни, бессильно потухая,
Погасят рифм моих игру,
Пусть смолкну в музыке стиха я,
Но в жизни мира — не умру.
21. «И буду жить я отголоском…»
И буду жить я отголоском
В волнах, в бреду лесных вершин,
В цветах и в ропоте машин,
В колоколах, в вине бордоском,
И в мирной песне пастуха,
В тепле огней, поимых воском,
И в грезах счастья и греха.
22. «Чрез кровь далеких поколений…»
Чрез кровь далеких поколений
В их жизнь, несытый как вампир,
Войду я, населив их мир
Огнем моих былых томлений,
Тоской наследственных грехов,
Неясным трепетом стремлений
И смутным шепотом стихов.
23. «И если сердце в позднем внуке…»
И если сердце в позднем внуке
Почует пращура в себе,
Мою судьбу — в своей судьбе, —
Пусть позовет…И в беглом звуке,
Как эхо горное в тиши,
Ответит радости и муке
Бессмертный клич моей души.
Ноябрь-Декабрь, 1929 года
«Скворцы щебечут над скворешней…»
Скворцы щебечут над скворешней;
Осинник почки развернул;
Земли ожившей смутный гул
Смешался с песней ласки вешней
И с дальним благовестом сёл;
И мир, созвучный с жизнью внешней,
В душе по-вешнему расцвел.
Полдень
Недвижим зной. Дыша дремотой,
Благоухает виноград.
Умолк звенящий крик цикад,
И тишь такая, словно кто-то
Молитву древнюю прочел…
Лишь мерно, мудрою заботой,
В листве гудит жужжанье пчел.
«Мой строгий темный кабинет…»
Мой строгий темный кабинет
Наполнен свежестью сирени,
И разогнал сомненья тени
Благоухающий букет:
В ожившем сердце праздник света!
Без слов, любви твоей привет
Звучит в дыхании букета.
Эллада
Душа Эллады — красота.
Там тел прекрасных совершенством
И страсти радостным блаженством
Сияет юная мечта.
С ней жизнь, как счастье, восприята:
Без вожделенья нагота
И наслажденья — без разврата.
«Опять, по-детски, я приник…»
Опять, по-детски, я приник
К земле, родной в былые годы,
И смотрит в душу мне природы
Живой и просветленный лик:
В нем таинств вечных откровенья
И нескудеющий родник
Покоя, грез и вдохновенья.
Тост
Вот — кубок! Искр огонь задорный
И легкой пены светлый вздох:
Хвала судьбе, что не иссох
Источник Вакха животворный,
Что зажигает, чародей,
Огнем любви и рифм, как горны,
Сердца холодные людей.
«У дня призывы жизни громки…»
У дня призывы жизни громки,
На крыльях ночи — смерти знак;
Но бодрый свет и грустный мрак
Единой вечности обломки,
И та ж молитва у меня
Под вечер в синие потемки,
Как поутру в преддверьи дня.
Упадок
Он — царь… Но дремлет страх в сатрапах:
Владык могучих слабый сын,
Он любит роскошь, пену вин,
Средь нег курений пряный запах,
И в сфинксах странных обольщен
Не мощью льва в когтистых лапах,
А грудью сладостною жен.
В осоке
Стрекозы млеют на припеке,
Молчат лениво тростники,
В истоме дремлет гладь реки
И челн наш чуть шуршит в осоке…
Не сон ли жизнь? Но предо мной
В твоих глазах, как зов в намеке,
Под томной ленью — страстный зной.
«Пусть говорят, что жить нельзя…»
Пусть говорят, что жить нельзя
Одних цветов благоуханьем;
Пусть жизнь знобит своим дыханьем
Зарю надежд, цветам грозя
И издеваясь над мечтами, —
Поэта чистая стезя
Цветет бессмертными цветами.
