Как рассуждает он судить я не берусь,
По-белорусски иль хохлацки,
Но кто бы ни был он, хохол иль белорус —
Он рассуждает по-дурацки.
1944
Москва
Ни дипломат, ни кормчий, ни герой
В тебе себя ничем не проявили,
Ведь гений даже Николай Второй
В сравнении с тобою, Джугашвили!
Но как тиран, тюремщик и палач,
Но как творец холопства, лжи и скуки,
Ты съел собаку, тертый ты калач,
Тут, так сказать, тебе и карты в руки.
1944
Он по профессии – больной…
Страдает горлом он и носом,
Боками, грудью и спиной
И то запором, то поносом.
Однако этот маниак
С душонкой подлой человечка
Приносит пользу миру, как
При геморрое…. свечка.
1944
Москва
Три раза солнце пламенем июльским
С полудня опаляло тополя,
И по просторам пензенским и тульским
Три раза колосилися поля
С тех пор как ты, расставшись с этим миром,
Погасла как в предутрии звезда,
Меня оставив немощным и сирым
И потерявшим радость навсегда.
И пусть текут дни, месяцы и годы,
Разматывая время словно нить,
Не исчерпать им щедрости природы
И сердца моего не изменить.
Хотя оно измучено борьбою,
Но повинуясь чувству и судьбе,
Оно и ныне бьется лишь тобою
И как и прежде предано тебе.
1944
Всем друзьям своим в усладу
Так сказать, с огнем в очах,
Напишу-ка я балладу
О тюремных двух врачах,
Что палатой той владели, —
Это справка подтвердит, —
Где в моем голодном теле
Пребывал миокардит.
Восемь строк отдав вступленью,
Как по щучьему веленью,
Забывая про войну,
Я решительно начну.
Доктор Анна Федоровна —
Враг всех истин прописных,
Ибо слишком хладнокровно
Морит голодом больных.
Хватит, мол, иметь в желудке
Ложку сахару песку,
Хлеба триста граммов в сутки
И поллитра кипятку.
Как-никак, а эта мера
Не годится для примера,
И больной имеет рот!
Но зато, наоборот,
Доктор Лидия Павловна
Хочет, чтоб и в эти дни
Все больные поголовно
Поправлялись, чтоб они
Получали с маслом кашку,
Укрепляя тем тела,
И легко дает «букашку»
Вместо общего стола.
При такой простой зарядке
У больного все в порядке:
Стул, мокрота и моча,
Тут уж я рубну сплеча!
Первый врач больных калечит,
Их вгоняя в гроб порой,
И, напротив, врач второй
По возможности их лечит,
Очевидно неспроста
Начиная с живота.
Если б… Но на этом месте,
Под вуалью полутьмы,
С шаловливой Музой вместе
Отдохнем немного мы
И воздав хвалу молчанью,
Зашагаем к окончанью.
В рощу образов вступая
По ритмическим следам
На правах поэта-пая
Сам себе совет я дам:
Чтоб тебе и горя мало
Было, друг мой, не болтай,
Ибо здесь не Гватемала
И, ей-Богу, не Китай.
Да и ты, припоминая
Взрыв фугасных бомб и мин,
Не Николоза Миная
И, ей-ей, не Ник-Ник-Мин.
Здесь не делят всех по кастам,
Не кричат ура тому,
Кто с мошной, но языкастым
Неуютно, потому
Не чеши язык в придирках
И, неправдой не греша,
Расскажи, что при Бутырках,
Безусловно хороша,
Есть больница областная
И со вздохом повтори
Про себя: Москва, Лесная,
43/63.
Дальше, сетуй иль не сетуй,
Чтоб пошло писанье впрок
В эту вещь о вещи этой
Я внесу двенадцать строк,
Чтоб разматывая нить
Кое-что в ней пояснить.
Игнорируя заглавие
И на все махнув рукой,
Начинал я петь во здравье,
А кончал за упокой.
Чтоб хореев через пять
Петь во здравие опять.
Я хотел блеснуть рассказом,
Но в лирической волне
Все свелось к отдельным фразам
И невинной болтовне.
Словом, в теме о врачах
Мой талант совсем зачах.
А теперь… Но рифм обуза
Тяготит от головы
И до ног, и слишком Муза
Расшалилась и – увы! —
Больше нет мне с нею сладу
И как азбуку Ю, Я,
Наконец свою балладу
Здесь заканчиваю я.
И прощаясь взглядом с ней,
Ставлю точку поясней.
7 января 1945 г. Воскресенье. Москва
