Пока живешь, душа, - люби!..

Чтоб не быть?

Тяжко, душно –

Вон месяц над чащей!

145

И молюсь на коленях, в пыли –

Будто мне

По ошибке дичайшей

Приговор

Безнадежный

Прочли.

* * *

К…

О разлуке не надо,

Родимая, помни о встрече:

О совместном о нашем,

Предельно коротком пути,

И о страшной беде,

Что легла черной вьюгой на плечи,

От которой уже

Нам с тобой до конца не уйти.

Думай, друг мой, о встрече,

Ее беспокойном начале.

Помнишь, шли мы с тобой

Сквозь метельный

Невольничий свей!

От меня ты тогда

Увезла половину печали

И оставила мне

Половину надежды своей.

И остались мы оба,

Чтоб легче нести свои муки.

Помнишь, я говорил,

Что бессмертие -

Голоса звук!

Во Вселенной в веках

Сохраняются слов наших звуки.

Наша встреча свершилась,

А вечность не знает разлук.

* * *

Не возвращайся, Бога ради,

Не вспоминай мой крестный путь:

Давно сожженные тетради,

Молитвы мертвые забудь.

Поверь –

К исходу все, к исходу! -

Душе и сердцу своему,

В мою тюремную свободу,

В твою свободную тюрьму.

Слепой толпы дурман,

Событий

Вихрь не коснулся нас ничуть.

Мы в жизни Богом не забыты!

А суд общественный забудь.

146

* * *

Родимая, что нам осталось?

Висков крутое серебро,

Неизреченная усталость

И недобитое добро.

И прежде, чем уйдем мы оба,

Я в остывающем дому

За несвершившуюся злобу

Стакан граненый подниму.

* * *

В каком это будет году?

Буранами,

Яровью ль синей

Я прежней Россией пройду,

Представ перед новой Россией.

Упрека не выскажу я,

Свободный от плеток,

От клеток.

Я клял тебя -

Раб пятилеток.

Я был им.

И жил не живя.

Привет тебе, век, исполать,

Приветь меня, вечного мима!

О чем же мечтать, что желать? -

Все мимо:

Ни дома, ни дыма.

Бог с ним, двум смертям не бывать.

Успеть бы к родимой купели.

Не стоит меня отпевать.

Еще в колыбели отпели.

Дождями прибьет лебеду.

Домой,

Через степь,

По туману

В простор на закат я пойду

И степью туманною стану.

147

СЧАСТЬЕ И СМЕРТЬ

Миша умер 11 мая 2004 года в

половине одиннадцатого вечера. За

три дня до этого сказал:

- Не хотел тебя пугать...

Помолчал, потом все-таки

продолжил:

- Сегодня ночью мне

привиделась собственная смерть.

Разрытая земля.

- Брось, - сказала я. - Тебе было

плохо и думал об этом. Вспомни -

сколько раз ты уже собирался

умирать, но обходилось.

Это было правдой, но в последние месяцы тяжелые мысли слишком приближались к

реальности. Однако до последнего момента Миша хотел еще немного пожить. Мы сходи-

ли в стоматологический кабинет и подготовили зубы к протезированию. Залечил язву же-

лудка. Готовился «довести до ума» сборник «Молитвы времени разлома», как это уже бы-

ло сделано с «Обугленными веком». Я купила ему новые кожаные ботинки - гулять, как

мы это делали минувшим летом, обсуждая главы совместной работы «Судьба поэта».

Впоследствии лечащий врач скажет:

- Я думал, он лето еще проживет, а уж будущую зиму - вряд ли.

Но до лета он не дотянул.

Катастрофа случилась, когда Миша по своей беспечности, удивительной в его

возрасте и при таком наборе болезней, пошел из больничной палаты ночью в обществен-

ный туалет в одной рубахе. Апрельское похолодание сопровождалось ветром и снегом,

снег несло в раскрытое окно... Простуда сразу перешла в воспаление легких.

Его еще пытались спасти. Врач доставал через руководство больницы дорогостоя-

щие препараты. Две недели я ночевала у него в двухместной палате, на вторую койку ни-

кого не помещали. После мучительной шестичасовой капельницы начали отекать ноги. Я

купила ему растягивающиеся шлепанцы (на «залипах»), чтобы можно было делать изме-

нения по объему ног. Однажды врач зашел в палату и с удивлением констатировал, что

Михаил из кризиса, кажется, выбрался: такой крепости организма врач, похоже, сам не

ожидал.

… По телевизору транслировали празднование Дня Победы. Еще вечером девятого

мая мы с Михаилом обсуждали электронную почту и стихи с сайта «Стихи.Ру», я запи-

сывала ответы авторам. А десятого утром он позвонил по мобильнику:

- Приезжай, мне плохо.

Дальше были двое суток кошмара. Я снова ночевала у него, но сна не было обоим…

Никто не мог определить причины тяжелого состояния. Вызывали хирурга. Сделали рент-

ген, проверили язву, сердце, легкие, желудок - все в пределах «возрастной нормы». А ме-

жду тем боли шли по нарастающей. Он почти все время стонал или кричал. Вот так же

описывалась смерть Блока...

К вечеру 11 мая я пришла к нему с ночевой, но соседнюю койку занимал новый па-

циент. Это было для меня некоторой неожиданностью, да и для соседа, надо думать, при-

сутствие в палате чужой женщины в ночное время составляет неудобство. Медсестра Галя

сказала, что мне сейчас лучше уйти («Сделали хороший болеутоляющий укол, и теперь он

будет спать, я дежурю и прослежу»). Придти посоветовала утром.

148

Однако укол не подействовал. Боли усиливались. Муж просил то приподнять его, то

опустить, то помочь повернуться на бок... От не зажатой вовремя вены рубашка была кро-

ваво-мокрой, я просила Мишу приподняться на локтях, чтобы её вытащить, но он уже не

мог, а у меня не было сил. Я гладила его по незакрытым местам тела, ему это нравилось и

немного успокаивало, только просил не касаться области воспаленного солнечного спле-

тения. Внезапно я ощутила, что опухшие ноги под моими поглаживаниями холодеют (не

прокачивает сердце!), но ничего ему не сказала.

Снова пришел хирург и велел везти в хирургический корпус на операцию.

Я немало колебалась - стоит ли рассказывать дальнейший эпизод, он компрометиру-

ет порядки в городской больнице, врачи которой сделали для Михаила так много хороше-

го.

Для врачебного персонала Сопин был не рядовой больной. Думаю, главную роль

играло внимание властей, которые время от времени по «наводке» Союза писателей Рос-

сии о нем справлялись. Врачи приходили к нему не только как к пациенту, но и как к ин-

тересному собеседнику. Видели, что он здесь не просто лечится, но работает (всегда обло-

жен рукописями). Особенно часто заходил лучший вологодский кардиолог Виктор Алек-

сандрович Ухов. Помню, как он однажды насмешил нас, сказав:

- Я, Михаил Николаевич, знаете, как Вас уважаю! У меня первым очень знаменитым

пациентом был Виктор Астафьев, я тогда еще совсем молодым был. А теперь вот Вы. Вы

для меня... прямо как Маяковский.

Маленький черно-белый телевизор Ухова постоянно «дежурил» в Мишиной палате,

а гастроэнтеролог приносила редкие книги и магнитофонные записи.

Но вечером 11 мая никого из них здесь не было. И дежурного врача на отделении –

тоже.

Не будь даже безобразных сцен, о которых я напишу ниже – спасти Мишу не уда-

лось бы. Это уже была агония, она продолжалась вторые сутки. Все-таки больного честно